Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если каждый захудалый коммунист при каждом удобном или неудобном случае может выступить на трибуну и худо или хорошо произнести речь, в которой не будет блистания элоквенцией, но которая, в общем, сохранит все основные экстраполяции борьбы и будет практически полезна, то сколько среди эмиграции нашлось бы такого народа, способного на это?
Мы, не колеблясь, скажем, что такой подготовки в эмиграции нет, да и быть не может; она представляет из себя род зарубежного либерализма, при котором, в сущности, нет никакой разницы — судит ли данная особь вкривь или вкось. Находясь в пустом воздухе чужой страны, которой нет дела до образа мыслей эмигрантов и которая интересуется ими только с точки зрения гражданского порядка, эмиграция может выдумывать какие угодно положения — ибо они не имеют никакой практической ценности. Из песка верёвки не свить, хотя каждая песчинка и может считать себя свободной и достигать каких угодно высот индивидуального духа.
Между тем для организации правового государства нужно кое-что другое — кроме этой способности к рассыпчатости, приличной лишь в куличе. Нужно техническое овладение массами, нужен пафос, который для этого никак не создашь никакими рассказами о табакерках и былых счастливых днях Аранжуэца.
В этой области всего яснее становятся известные свойства русской интеллигенции. У неё был пафос революционный, пафос протеста против «несправедливостей», но у неё нет пафоса гражданственного, пафоса государственного.
Никто из русских контрреволюционных генералов, правителей и т. д. — не занимал трибун на площади и не произносил громовой речи, своим прямым психологическим напором утверждая в толпе свою собственную личность, утверждая свою гражданственность, способность обратиться за помощью и поддержкой к каждому из «малых сих», к отдельному гражданину, поднять его до себя, зажечь огнём самопожертвования и, главное, — показать в этом деле свой личный бескорыстный пример.
Странно сказать, но школа этого уменья свойственна в русской действительности только, главным образом, — революционерам.
А так как революционерами являлись только социалисты, то вид гражданственности принял у нас несомненный социалистический не русский оттенок. Националистам же при всём их прекраснодушии и национальности — на долю выпал только раскатистый военный баритон да властные нотки, что далеко нынче не в моде.
Но что же нужно для национальной государственности?
* * *
Для государственности, прежде всего, нужен пафос общественности; нужно, прежде всего, видеть в каждом своём компатриоте не жулика и конкурента, а брата. Нужно приучить себя к мысли, что каждый успех твоего русского брата — есть твой успех, и ему надо радоваться, а не шептать про «брата» гадости кому попало.
Если брат заработал лишний рубль — слава тебе, Господи, потому что становится меньше русских санкюлотов. Нужно приучить себя к мысли, что ты не единственный умный человек на земле и что, как это ни тяжело, надо выслушать, что говорит и что думает и другой, а не сразу же обвинять его в «большевизме».
Нужно воспитаться в том, что революция была, что она должна быть признана и что по ту сторону соврубежа не только «слуги III интернационала», а громадное большинство русских людей, таких же как и ты сам, но только несчастнее тебя, потому что тебе удалось удрать.
Нужно освоить, что революция выделила из себя огромное количество сильных и талантливых людей, которые заняли известные посты и никак этих постов не сдадут, а с ними, с этими людьми, — рано или поздно придётся работать.
Нужно принять во внимание, что страна приучена к речам, к разъяснениям, и поэтому мрачные и пьяные завоеватели, да к тому же любители клубнички, терпимы не будут.
Нужно уяснить, что только тогда, когда будет произнесено настоящее умное, подходящее ко времени, к обстановке, к привычкам вещее слово, только тогда начнёт перестраиваться страна на гражданский лад, при котором не будут продавать дедовских табакерок за границей.
Нужно приучить себя к мысли, что кровь, которая лилась и льётся на Руси, — уже всем достаточно надоела, и хотя много хороших людей погибло, «но их же нам, братие, не кресити», как говорили древние русские люди, и поэтому должен прежде всего проповедоваться гражданский мир, а не гражданская война и гражданское мщение.
Нужно запастись за границей знаниями, чтобы уметь импонировать толпе штучками почище электрификации и Днепростроев, чтобы переплюнуть современных властителей…
Одним словом — как это ни страшно — нужен здоровый демократизм, доброжелательство, твёрдость в суждениях и, прежде всего, здравый смысл для принесения себя в жертву государственности.
А пока этого нет — золотые табакерки, севрские сервизы и мебель «Буль» будет фигурировать на европейских аукционах, возбуждая в иностранцах восхищение тонкостью былой русской культуры, а в эмигрантах — бессильное бешенство.
Ослепляюще взбрызнул фонтан материальной культуры и техники в Европе в XIX веке; изобретение шло за изобретением, открытие за открытием. Казалось, что человеческий гений проник в самую сущность естества, овладел природой; казалось, что открыты такие тайны природы, о которых раньше только грезили первые наивные учёные; открытие силы пара с паровозом и пароходом — сократило расстояние между отдельными пунктами земли; открытие электричества — придало особую элегантность человеческому действию, расширив его мощь бескрайне. Авиация — поразила воображение человечества, а весь материальный успех, прежде всего, — дал человеку невиданное могущество, поскольку новые открытия нашли своё главное применение в двух областях:
— В военном деле и в промышленности.
Солдат издавна был товарищем купцу, и если купец с тюком шелков пролагал путь солдату, то солдат пролагал путь купцу к дальнейшим торговым операциям.
XIX век — век открытий и изобретений — отдал всё своё могущество Европе, и она использовала его для себя — в военном деле и в промышленности. Благодаря фабрикам, она оказалась в состоянии дешевле и лучше выделывать всё то, что раньше выделывали домашние хозяйства и что представляло собой необходимые для существования вещи. Благодаря войскам и флотам, Европа сумела распространить так своё влияние, что её купец с выделанными ею товарами прошёл по всему миру, собирая с него дань туземными продуктами, которые обогащали Европу.
Европа своей техникой, своей дешёвкой, своим кажущимся могуществом ослепляла иные дальние человеческие культуры, царила нераздельно, вносила свою «цивилизацию», и в грохоте железных дорог, в свистках пароходов, в шуме создаваемых больших городов — терялись древние и мудрые голоса тех стран, куда она вторгалась.
Под лозунгом, брошенным С. Родсом, — «расширение, расширение, расширение!», прошёл конец XIX века и начало XX. Европейская цивилизация наседала, ослепляла, подавляла, торговала и держала гегемонию во всём мире.