Дни и ночи. Таллис теряет счет времени.

Она не провела здесь и недели, но уже сбита с толку усталостью, скачкой, клаустрофобией и беспокойством. Стоит ли он еще там? Ждет ли, что лес расступится и его дочь, с триумфом разбрызгивая воду, вернется домой по Ручью Охотника?

– Я хочу вернуться домой, – шепчет она Скатаху.

Один взгляд на мрачное лицо Скатаха говорит ей, что такую роскошь она не может себе позволить. Он качает головой и хмурится; его симпатичное лицо искажено страхом, глаза беспокойно бегают: пока они ехали вслед за Сломанным Парнем по краю реки, через узкие проходы в камнях и глубокие гулкие пещеры, через ольховый лес и рощи из падубов и дубов, он тоже чувствовал держащую их взаперти силу леса, сопротивление ветвей, давящий вес стволов и огромных валунов.

– Нам придется пробыть здесь немного дольше, чем я рассчитывал, – отвечает он. – Я ожидал, что мы очутимся в зиме, а не здесь. Я не знаю это место, просто скачу за твоим гурла…

«Сломанный Парень отведет меня назад», – думает она.

Но Сломанный Парень сыграет с ней злую шутку и умрет у ее холодных мокрых ног.

Внезапно олень мчится со всех ног, лошади летят за ним. Дженвал едва усидел в седле, когда его чалая кобыла встала на дыбы, а потом поскакала галопом, ударяя всадника о низкие ветки. Над пологом леса встает солнце, воздух наполняет пение птиц. Они скачут и скачут, вырванные из сна ревом их проводника. Рога зверя, еще более обломанные, чем раньше, лишенные обычных тряпок, сверкают от росы. Его круп дымится. Он несется через лес так, словно за ним гонится стая псов. Таллис скользит с седла, и только сильная рука Скатаха не дает ей упасть под копыта лошади. «Скачи лучше!» – рявкает он. Она хватается за длинную гриву лошади, но когда животное, перепрыгивая через очередной ручей, спотыкается на грязном берегу или поскальзывается на упавших стволах гнилых деревьев, ее подкидывает в воздух и нещадно кидает из стороны в сторону. Она не переставая кричит от боли и страха. Маски стучат о седло, но не падают.

Внезапно они оказываются в туманной лощине. Сверху падают полосы света, почти божественное сияние. Сверкает крутящийся желтый туман; блестят листья. Все вокруг дрожит и переливается бесконечными оттенками волшебных, не имеющих названия цветов. Туман, казалось, вытекает из темных стволов деревьев. Лощина тонет в папоротниках и молодых деревьях. Сломанный Парень поворачивается и смотрит на запыхавшихся всадников.

Смотрит на Таллис.

Он трясет сломанными рогами, из открытого рта сочится слюна. Потом мотает головой, как если бы от боли или страха…

В следующее мгновение олень застывает. Ноги превращаются в дерево, голова откидывается назад и вверх, как бы в последнем приступе боли. Челюсти расходятся, лощину оглашает низкий гулкий рев. И, слишком быстро для глаза, он меняется, становится огромным: голова тянется к верхушкам деревьев, сломанные рога превращаются в огромные костяные клинки, ноги расходятся, удлиняются и уплотняются, и образуют ворота, через которые в холодную лощину врываются клубы снега.

Лошади брыкаются. Таллис опять скользит из седла, но ее удерживает сильная рука, на этот раз Дженвала. Воин усмехается. Маски тяжело болтаются вокруг шеи. Голова гудит от рева умирающего зверя.

Олень, ставший выше деревьев, поворачивает к ним гигантскую голову, его рога теряются в листве. Вода бежит по бокам и животу, как будто над его спиной идет дождь. На похожих на стволы ногах вырастает плющ, тянется вверх, окружает тело, и через несколько мгновений оленя накрывает зеленое одеяло. На коже вырастают кусты падуба. Корни деревьев проползают через трещины и змеятся по покрытой листьями шкуре.

Вскоре все затихает, только свистит ветер и шелестят листья на гигантских деревянных воротах, уже гниющих. Сломанный Парень стал дорогой в сердце этого мира. За воротами лежит зимний лес. Скатах закутывает дрожащую Таллис в меха, а потом, вслед за Джагутин, скачет в замерзшую землю.

Быть может, он осознает, что Таллис плачет, но не говорит ничего.

Мы заблудились?

Да.

Ты сказал, что вернешь меня домой…

Теперь я не знаю, как это сделать. Я не могу повернуть. Я не могу вернуться по своим следам. Меня тянет все глубже и глубже, в мой собственный дом.

А что будет со мной? И моими родителями?

Хотел бы я иметь ответы на эти вопросы. Но у меня их нет.

Гарри поможет мне. Я знаю, он поможет…

Тогда чем скорее мы найдем его, тем лучше.

(Пальцы Тига побежали по ее лицу. Сны потекли из костей, сгрудились в ее дремлющем сознании, наталкиваясь друг на друга, острые и мучительные; слишком яркие воспоминания о потерянных годах, одиночестве, тоске по дому и родителям, по ясным солнечным дням; по комнате и по книгам.)

Но Скатах становится ближе к ней. Он берет ее на охоту, и они носятся по лесу, преследуя мелкую дичь. Он учит ее пользоваться луком и пращой, но она так и не научилась хорошо стрелять. Ее тело растет, вытягивается, как у оленя, и очень скоро она становится нескладной юной женщиной, высокой, тонкой как прутик, в меховой рваной одежде и плаще, сшитом из жестких полосок кожи и скрепленном у горла костяной застежкой.

Она по-прежнему носит свои маски и часто глядит на мир то глазами ребенка, то рыбы, то охотничьей собаки. В лесу живут самые странные создания. Заблудившийся отряд идет внутрь, зная о глазах, смотрящих на них из темноты, и замечая вооруженных людей, часами идущих недалеко от них и только потом исчезающих в густом подлеске.

Они стараются держаться рек. Из шкур, добытых на охоте, Таллис делает грубую палатку. Она смотрит на нее как на свой дом, дом провидца, и жмется внутри, пока мужчины сидят вокруг огня, разговаривают или сдирают шкуру с добычи.

Несколько лет она расширяет палатку, и однажды, после охоты – несколько часов они бежали по лесу, преследуя маленькую свинью, – они возвращаются в палатку вместе, зажигают маленький огонь и крепко обнимаются, чувствуя тепло вспыхнувшей кожи, глядя на свет в глазах друг друга и на губы. Внезапно Таллис чувствует, что Скатах очень близок к ней. Пришло время изменений. Боль потери, постоянно терзавшая ее, уменьшилась: она открыла мужчину и его тайную силу, обнаружила в себе желание быть рядом с ним, слышать его смех, прижиматься к его телу.

…и боль. Такая боль. Река мчится, как сумасшедшая; горит огонь; глубокая ночь; Скатах сидит рядом, вытирая пот с ее лица. Дженвал, сгорбленный и озабоченный, глядит из-за огня: бледное лицо, прямые длинные волосы, руки играют с маленькой куклой, которую сделала Таллис и которую он согласился держать, чтобы помочь погасить боль.

– Держи меня…

Скатах наклоняется вниз, к ней, прижимает губы к ее щеке и крепко обхватывает ее руками. Движение. Взлетают птицы; их беспокойные крики разрывают ночную тишину. И она кричит, дико, по-звериному, разбивая вдребезги ночь. Она хватается за руки Скатаха, откидывает голову назад, выгибает тело и разводит колени. Она высасывает тепло у огня. Лицо Дженвала искривлено от боли, но он держит куклу и трясет ей; и все равно боль терзает Таллис, пока она не открывается – как будто гнилое дерево лопнуло в бурю, – и горячая новая жизнь выходит из нее, даруя освобождение.