Участники боев знают, что провести передвижку — на передовой, в ночных условиях — вообще дело очень сложное и крайне затруднительное. Здесь же, в насквозь простреливаемом и прослушиваемом пространстве, провести такую операцию казалось просто невероятным. Как правило, ночью немцы активно освещали свои позиции осветительными ракетами.

Примерно до двадцати двух часов эта активность почти не снижалась, потом постепенно замирала и к полуночи прекращалась полностью, вспыхивая лишь в экстренных случаях боевой тревоги.

Этот немецкий шаблон мы детально разъяснили штрафникам, как и обстановку, в которой придется двигаться, и попросили тщательно подготовиться к проходу в самом мешке: хорошенько все пристегнуть и закрепить, чтобы ничто не гремело и не мешало движению.

Без происшествий достигнув основания клина и расположив роту в каменных карьерах, мы с комроты и двумя взводными, в сопровождении двух автоматчиков, отправились на рекогносцировку.

Пришлось долго плутать в темноте, пока удалось разыскать КП батальона, который мы сменяли. Командир батальона очень обрадовался нашему появлению и тут же приказал старшему адъютанту передвинуть роты батальона к левому флангу. Оказалось, его батальон, как и соседний, не снимаются с позиций, лишь уплотняются, им дают сравнительно небольшие участки фронта и узкие полосы для наступления. Между этими батальонами и должна пройти штрафная рота.

Оба батальона несколько потеснились, каждый на своем фланге, и мы начали выдвижение. Все перемещения удалось провести тихо, скрытно и незаметно, не потревожив противника. Рота штрафников заняла отведенное ей место. Она оказалась далеко впереди своих войск и в двухстах метрах от укрепленных позиций противника.

В целом передвижка прошла очень успешно, по намеченному плану и к часу ночи, была полностью завершена. Через час, ровно в 2.00 пополуночи начнется наступление.

Один под обстрелом

Выполнив данное мне задание, я стал торопиться в обратный путь. Но только вышел из блиндажа комроты, как на правом фланге взвились одна за другой три осветительные ракеты, осветив пространство над передовыми позициями. С двух сторон заработали пулеметы и автоматы противника. Я мгновенно упал, укрывшись за кучей камней. Камни эти находилась, видимо, на меже двух полей, принадлежавших разным хозяевам; убирая их со своих полей, оба хозяина выносили их на межу, сваливая в одну кучу; да и сама межа с годами поднималась все выше, превратившись в своего рода бруствер, за которым мне и повезло укрыться от пулеметного огня. Пролежав минут пять-десять, я стал думать, что эта, видимо, случайная перестрелка может затянуться и задержать меня здесь до самого наступления, и тогда из этого огненного мешка едва ли выскочишь: местность открытая, ровная, только изредка попадаются небольшие холмики в форме древних курганов да неглубокие балки и лощинки.

Пользуясь освещением немцев, я стал передвигаться стремительными короткими перебежками. Двигаться в темноте было очень трудно и опасно — легко можно сбиться с направления и попасть не только под огонь, но и в руки фашистов. Мои перебежки при свете не остались незамеченными, немцы открыли огонь по мне из ротных минометов. Значит, придется отказаться от услуг противника и передвигаться в темноте. Изменив несколько раз секторы обстрела, они наконец прекратили меня преследовать. Но едва я поднялся, как впереди, уже с другой стороны, резанула трассирующая очередь немецкого пулемета. Я припал к матушке-земле, плотно вжав в нее голову.

Странно, но на фронте всем почему-то казалось, что убить может только в голову — не потому ли тут кланялись каждой пуле? И при этом пренебрегали каской — и очень многие! Признаться, и автор в ту ночь сильно скучал по ней. Ударяясь о камни, пули жужжали со всех сторон, как потревоженные шмели. Неужели опять меня заметили? Или услышали? Я лежал, затаив дыхание. Вслед за пулеметной очередью взвилась осветительная ракета. Осмотревшись при ее освещении, установил, что во время перебежек в темноте я значительно уклонился влево и теперь находился очень близко к окопам противника и наверняка был ими услышан. Предстояло немного податься в сторону, затем вперед метров на триста-четыреста — и я смог бы вырваться из мешка. Но действовать нужно сейчас. Время неумолимо, оно шло и шло, а я все лежал. Случайно возникшая перестрелка стала затихать. До 2.00 оставалось не более двадцати пяти-тридцати минут, а я все не мог подняться, хотя понимал, что нахожусь где-то в центре мешка, именно сюда они направят всю мощь артиллерийского огня, чтобы воспрепятствовать дальнейшему расширению нашего клина и отрезать подброску резервов.

Наконец все стихло. Медлить более было равносильно самоубийству. Но и бежать в полный рост — ты мишень. Я быстро пополз. Это оказалось, во-первых, довольно тяжелым делом, а во-вторых, очень медленным, как бы ни старался я ползти быстрее — выбраться вовремя не смогу. Нужно рисковать. Теперь это было не только необходимым, но неизбежным, в противном случае окажусь в зоне шквального огня и тогда уж наверняка получу отпуск, навечно. Пригнувшись поближе к земле, я что есть силы побежал! Но в темноте — тут же споткнулся, упал в какую-то яму, воронку ли, сильно ушиб локоть — жгучая боль! — но я уже выбирался из ямы, прислушался и ринулся дальше — не переводя дыхания, уже ни на что не обращая внимания, я бежал и бежал до тех пор, пока не услышал дружную канонаду нашей артиллерии. Наступление началось!

Теперь бежать было некуда. Нужно было немедленно искать надежное укрытие! Хотя я и выскочил из мешка, но далеко не вышел из зоны интенсивного огня противника, который не замедлит обрушиться. Заметив небольшой курган, я быстро направился к нему в надежде найти старую огневую позицию или окоп, а может и бывший НП — на фронте такую выгодную высотку не могли обойти вниманием. Подбежав, я вдруг упал в глубокую траншею, укрепленную с обеих сторон плетнем. Не успел подняться, как голос надо мной скомандовал:

— Стой! Кто такой?!

Видя, что свои, я встал и назвал себя.

— Подожди, подожди... Майор! Ты как сюда попал?! — прозвучал, приближаясь, чей-то знакомый голос.

Я почему-то обрадовался этому голосу, хотя человека еще не разглядел. Блеснул карманный фонарик, и при свете я увидел перед собой знакомого командира, подполковника Семенова.

— Здравия желаю, товарищ подполковник! А вы почему здесь? — в свою очередь спросил я.

— Привет, привет! — подавая мне руку, проговорил командир полка. — Как почему я здесь? А где же мне, собственно, быть, как не здесь?

— Но вы же были в Кемери!

— Гм-м! А сколько же мне там быть? Подлечился малость и обратно. Ну, заходи в блиндаж, а я пока понаблюдаю. Началась артподготовка, — пропуская меня, сказал подполковник.

Гибель подполковника Семенова

Блиндаж был глубоким и мощным. Его перекрытия состояли из железобетонных брусов и плит неведомо какой толщины, во всяком случае под ними ощущаешь себя довольно спокойно и надежно. Судя по его устройству, в этом блиндаже немцы намеревались отсидеться подольше, но недели две назад им пришлось его «уступить», и теперь здесь разместился командный пункт одного из наших наступающих полков. Естественно, вход в блиндаж был со стороны противника, и его почему-то не переделали. С одной стороны это было хорошо, с другой — плохо. С точки зрения безопасности нынешних обитателей блиндажа этот проем был нежелательным, но с точки зрения наблюдения он был очень хорош: располагаясь на господствующей высоте, эта глубокая траншея давала возможность прекрасного обзора поля боя на всем его пространстве.