нашлось и объяснило возвращение Ларсана в спальню мадемуазель Стейнджерсон, можете себе представить, как я был счастлив, я был просто в восторге! О, я очень хорошо помню, как бегал по комнате словно сумасшедший и кричал вам: «Я оставлю в дураках Большого Фреда! Да еще в каких!» Эти слова я тоже адресовал бандиту. И в тот же вечер, когда господин Дарзак поручил мне наблюдать за спальней мадемуазель Стейнджерсон, а я ограничился лишь тем, что до десяти вечера обедал вместе с Ларсаном и не принял никаких иных мер, успокоившись, что он рядом со мной, – тогда вы могли понять, что подозревал я только этого человека. Это могло стать вам ясно и когда я во время разговора о том, что убийца должен прийти, воскликнул: «Если даже его нет сейчас, то уж к ночи появится наверняка!»

Но было нечто и посерьезнее, что могло и должно было сразу и неопровержимо указать на убийцу, выдать Фредерика Ларсана, а мы с вами этого не заметили. Неужели вы забыли историю с тростью? Да, кроме рассуждений, которые указывали на Ларсана уму логическому, была история с тростью, указывавшая на него уму наблюдательному.

Да будет вам известно, что я очень удивился, когда во время следствия Ларсан не воспользовался этой тростью как уликой против Робера Дарзака. Разве она не была куплена в вечер, когда было совершено преступление, человеком, похожим по приметам на Робера Дарзака? Так вот, прежде чем Ларсан сел в поезд и скрылся, я сам спросил его об этом. Он ответил, что и не собирался этого делать и что мы очень его смутили – тогда, вечером в кабачке в Эпине, когда доказали ему, что он нам солгал. Помните, он сказал, что трость у него из Лондона, а надпись на ней указывала, что она из Парижа? Почему же мы подумали: «Фред лжет. Он был в Лондоне и не мог купить там трость из Парижа»? Почему нам не пришло в голову сказать себе: «Фред лжет. Он не был в Лондоне, так как купил эту трость в Париже». Фред – лжец, Фред, находившийся в момент преступления в Париже, – вот где должны были зародиться подозрения. И вот после вашего визита в магазин Кассетта мы узнаем, что трость купил человек, одетый так же, как Робер Дарзак; несмотря на то, что Дарзак дал нам слово и мы уверены, что купил трость не он, несмотря на то, что благодаря истории с почтовым отделением мы знаем, что в Париже есть человек, похожий на Дарзака, несмотря на то, что мы ломаем голову, кто же этот выдающий себя за Дарзака человек, купивший незадолго до преступления трость, которую мы увидели в руках у Ларсана, – почему, несмотря на все это, мы не сказали себе: «Постой-ка! А что, если этот неизвестный, выдающий себя за Дарзака и купивший трость, которую держит Фред, и есть сам Фред?» Конечно, то, что он агент уголовной полиции, не способствовало возникновению такой гипотезы, однако, увидев упорство, с каким Фред собирает улики против Дарзака, страсть, с какою он преследует беднягу, мы должны были удивиться этой лжи – ведь она означала, что в Лондоне он не был. Все, даже его начальники, считали, что он в Лондоне, а он покупает в Париже трость. Но почему же он ни разу даже не намекнул, что трость могла принадлежать господину Дарзаку? Это просто. Настолько просто, что нам и в голову не пришло. Ларсан купил ее после того, как мадемуазель Стейнджерсон легко ранила его в ладонь. Ему нужно было постоянно держать что-то в руке, чтобы случайно не раскрыть ладонь и не обнаружить рану. Понимаете? Так объяснил мне сам Ларсан, и я помню, как не раз обращал ваше внимание, что он не выпускает трость из руки, – мне это казалось странным. Когда мы вместе обедали, он отложил трость и сразу же взял в правую руку нож, с которым больше не расставался. Я вспомнил все эти подробности, когда мысли мои остановились на Ларсане, но было уже слишком поздно, чтобы это могло мне хоть в чем-то помочь. Поэтому в тот вечер, когда Ларсан притворился спящим, я наклонился и осторожно, чтобы он не заметил, взглянул на его ладонь. Там был лишь небольшой кусочек пластыря, закрывавший уже почти зажившую ранку. Тогда он уже мог утверждать, что поранился чем угодно. Но тем не менее для меня это была еще одна улика, которая вписывалась в мысленно очерченный мною круг. Как сказал мне Ларсан, пуля оцарапала ему ладонь, но крови вытекло довольно много.

Окажись мы более проницательны, когда Ларсан нам солгал, а значит, и более опасны для него, он, несомненно, поведал бы историю, которую мы для него придумали, – о том, что трость найдена им где-то неподалеку от Дарзака; однако далее события последовали с такой быстротой, что мы и думать забыли о трости. Тем не менее мы, сами того не ведая, сильно встревожили Ларсана-Балмейера.

– Но если, покупая трость, – прервал я, – он не имел в виду использовать ее против Дарзака, зачем ему было одеваться так же, как Дарзак? Зачем ему понадобилось это бежевое пальто, котелок и прочее?

– Затем, что он только что совершил преступление, а после этого он всегда переодевался под Дарзака, сами знаете зачем. А тут ему докучала раненая рука – понимаете? И когда он проходил по авеню Оперы, ему пришла мысль купить трость, что он тут же и сделал. Ведь было уже восемь вечера! И человек, похожий на Дарзака, покупает трость, которая оказывается в руках у Ларсана. А я – я, который догадался, что к тому часу преступление уже было совершено, который был почти уверен, что Дарзак невиновен, – я не заподозрил Ларсана! Бывают минуты…

– Бывают минуты, – подхватил я, – когда даже самый могучий ум…

Рультабийль прикрыл мне рот ладонью. Когда же я опять что-то у него спросил, то увидел, что он не слушает меня. Рультабийль спал. Когда мы прибыли в Париж, мне стоило нечеловеческих усилий его разбудить.

Глава 29

Тайна мадемуазель Стейнджерсон

Несколько позже мне представился случай спросить у Рультабийля, что он делал в Америке. Он ответил не подробнее, чем в поезде из Версаля, и перевел разговор на другую тему.

В конце концов однажды он сказал:

– Но поймите же, мне нужно было установить подлинную личность Ларсана.

– Это ясно, – ответил я, – но почему вы отправились за этим в Америку?

Он закурил трубку и повернулся ко мне