А сегодня придется просто смириться. Ему нужен всего лишь один паршивый клиент – чей-нибудь муженек, который щедро заплатит за то, чтобы у него взяли в рот – а потом можно отправиться в Сохо и там удовольствоваться собственными отражениями в каком-нибудь ночном клубе. Если только ему не попадется какой-нибудь фрик, жаждущий исповедоваться, можно будет просто сплюнуть и освободиться уже к половине одиннадцатого.

Но сегодня была не его ночь. За стойкой регистрации «Империала» объявилась новая физиономия. Худой тип с заостренным лицом и несовпадающим с цветом волос «ковриком», приклеенным к макушке. Новенький почти полчаса косился на Гэвина.

Обычный портье, Мэдокс, был простачком, с которым легко справиться. Он скрывал свою ориентацию, но раз-другой Гэвин видел его не в тех барах и вил из него веревки. Мэдокс даже купил на часок его общество пару месяцев назад. Да и ставка у администратора была невысокой – полезное качество. Но этот новичок оказался злобным натуралом и раскусил игру Гэвина.

Тот беззаботно прошелся по темно-бордовому ковру до автомата с сигаретами, чуть пританцовывая в такт музыке, которая звучала в фойе. Чертовски паршивая ночь.

Когда он развернулся с пачкой «Винстона» в руке, портье его уже поджидал.

– Простите… сэр, – свою манеру речи он явно натренировал, а не приобрел от природы.

Гэвин ответил ему с чарующим взглядом:

– Да?

– Вы действительно проживаете в этом отеле… сэр?

– Действительно…

– Если нет, администрация будет признательна, если вы немедленно покинете помещение.

– Я кое-кого жду.

– Неужели? – портье не верил ни единому слову. – Что ж, просто назовите мне имя…

– Нет необходимости.

– Назовите имя, – настаивал мужчина, – и я с удовольствием проверю, есть ли ваш… знакомый… в отеле.

Ублюдок пытался давить и почти не давал выбора. Гэвину оставалось либо, сохраняя хладнокровие, покинуть фойе, либо пристыдить его, притворившись разгневанным клиентом. Скорее из чувства противоречия, чем по зрелому размышлению, он выбрал последнее.

– Вы не имеете никакого права… – начал он угрожающе, но его слова не тронули портье.

– Послушай, сынок, – сказал тот, – я знаю, что ты задумал, так что не пытайся выпендриваться, а то вызову полицию, – он перестал контролировать свою речь, и с каждым словом в ней все сильнее проступал южный акцент: – У нас здесь приличные клиенты, им не хочется отираться с кем-то вроде тебя, усек?

– Мудила, – очень тихо произнес Гэвин.

– Ну, это ж повыше членососа, правда?

Туше.

– Так что, сынок, сам уберешься отсюда или подождешь, пока тебя уведут парни в синей форме?

Гэвин решил разыграть последнюю карту:

– Где мистер Мэдокс? Я хочу видеть мистера Мэдокса, он меня знает.

– Уверен, что знает, – фыркнул портье. – Вот уверен. Его уволили за неподобающее поведение, – нарочитый выговор начал возвращаться, – так что на твоем месте я бы не стал упоминать здесь его имя. Ладно? На выход.

Став полноправным хозяином положения, портье отступил на шаг, точно матадор, и жестом велел «быку» убираться.

– Администрация благодарит вас за сотрудничество. Пожалуйста, не приходите больше.

Гейм, сет и матч за человеком с накладкой на плеши. Какого черта! Есть и другие отели, другие фойе с другими портье. Он не обязан терпеть все это дерьмо.

Толкнув дверь, Гэвин с улыбкой бросил через плечо: «До скорой встречи». Возможно, из-за его слов этот клещ слегка вспотеет, услышав как-нибудь вечером за спиной шаги молодого парня. Слабое утешение, но хоть что-то.

Дверь захлопнулась, отрезав Гэвина от тепла отеля. Снаружи стало холоднее, куда холоднее, чем когда он входил в фойе. Моросил мелкий дождик, грозивший с минуты на минуту усилиться. Гэвин спешил по Парк-Лейн к Южному Кенсингтону. На Хай-Стрит располагалась пара отелей, в которых он мог отсидеться. А вот если и из этого ничего не выйдет, то он признает свое поражение.

Поток машин мчал вокруг Гайд-парка, целеустремленной сияющей вереницей направляясь к Найтсбриджу или Виктории. Гэвин представил, как стоит, пытаясь засунуть руки в карманы (джинсы были слишком тесными, даже пальцы дальше первой фаланги не пролезали), на бетонном островке между двумя магистралями, одинокий и жалкий.

Волна тоски поднялась откуда-то из глубины его души. Гэвину было уже двадцать четыре года и пять месяцев. С семнадцати лет он торговал собой, сходился, расходился, снова сходился, обещая себе, что до двадцати пяти лет найдет вдову на выданье (такой пансион для жигало) или легальное занятие.

Но время утекало, а из его честолюбивых замыслов так ничего и не вышло. Он лишь растерял темп и приобрел очередную морщинку под глазом.

А автомобили все мчались сверкающими потоками, вспыхивали фары, требуя то одного, то другого, машины были набиты людьми, которые карабкались по карьерным лестницам, и сражались со змеями, как в карточной игре. И эта река с ее жаждой цели, жаждой достижения не давала ему пристать к берегу, добраться до безопасного убежища.

Гэвин не был тем, кем мечтал или обещал стать.

А молодость уже стала прошлым.

Куда теперь? Квартира будет напоминать тюрьму, даже если он покурит травки, чтобы снять напряжение. Он хочет… нет, он должен быть с кем-нибудь этим вечером. Просто чтобы увидеть свою красоту чужими глазами. Пусть ему скажут, как идеально он сложен, напоят, накормят, станут глупо льстить. Даже если все это будет исходить от богача, похожего на брата Квазимодо, только еще уродливее. Сегодня вечером ему нужна доза любви.

Съем оказался чертовски легким и даже почти стер из памяти эпизод в фойе «Империала». Чувак лет пятидесяти пяти или около того явно был при деньгах – ботинки от «Гуччи», стильное пальто. Одним словом: качество.

Гэвин стоял в дверях крошечного кинотеатра, в котором крутили артхаус, и временами поглядывал на экран, где шел фильм Трюффо, когда почувствовал на себе оценивающий взгляд. Гэвин обернулся убедиться, что сделка вот-вот состоится. Прямой взгляд, казалось, вспугнул клиента – тот пошел дальше, затем, словно передумав, пробормотал что-то себе под нос и вернулся, притворно интересуясь расписанием сеансов. «Похоже, он не слишком знаком с этой игрой», – подумал Гэвин, достал сигарету и прикурил.

Огонек спички в сложенных чашечкой ладонях золотом блеснул на его скулах. Гэвин проделывал это тысячу раз, чаще для собственного удовольствия. Он оторвал взгляд от крошечного пламени и в упор посмотрел на мужчину. Этот трюк всегда срабатывал. И теперь, когда он встретился глазами с беспокойным клиентом, тот не стал отворачиваться.

Гэвин затянулся сигаретой, погасил спичку и позволил ей упасть. Он уже несколько месяцев никого не цеплял таким способом, но был вполне доволен, что все еще сохранил сноровку. Безупречное угадывание потенциального клиента, неявное предложение глазами и губами, которое можно было истолковать как невинное дружелюбие, если бы он просчитался.