litbaza книги онлайнСовременная прозаВсе проплывающие - Юрий Буйда

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 139 140 141 142 143 144 145 146 147 ... 172
Перейти на страницу:

Я запнулся. Евфимия вздохнула:

– Не знаю. Но я вам скажу, как назвал ее Иоанн. «Ад любви». Верите? Это правда. Как я могу показать ее кому б то ни было?

У меня перехватило горло.

Через полчаса мы уехали. Километров через двадцать остановились, купили водки в деревенском магазине, выпили, я лег в траву и заплакал: Боже, Боже мой. Боже милостивый!..

Сон Самурая

Юкио Цурукава был русским японцем с Сахалина. Окончив целлюлозно-бумажный техникум, он приехал в наш городок и стал мастером на бумажной фабрике. В паспорте он был записан как Юкио Тоямович, но жители городка звали его Юрием Толяновичем. Впервые увидев его, старуха Граммофониха подозрительно поинтересовалась: «Сынок, уж не яврей ли ты?» Прозвище ему дали – Самурай, хотя сам Юкио всячески открещивался: «Мой отец бухгалтер, а мать учительница. Какой самурай!» О японском его происхождении напоминала разве что висевшая рядом с зеркалом офуда – ромбовидно сложенный лист бумаги с иероглифами, изображавшими имя владычицы небес – богини Аматэрасу-о-миками.

На фабрике он и познакомился с Лидой Кортуновой, девушкой красивой и бойкой. Вскоре поженились и получили квартиру на Семерке. Едва у Лиды обозначился живот, Юкио поставил во дворе качели для будущего ребенка. Весной он каждый день вытаскивал жену из дома, чтобы полюбоваться цветущей вишней, а осенними вечерами, бережно усадив в мотоциклетную коляску, вывозил на Детдомовские озера, где они молча сидели час-другой, глядя на отражение луны в воде. «Зачем? – недоумевала Лида. – Зад мерзнет». – «Чтобы ребенок был красив и умен», – отвечал Юкио. И читал ей стихи:

О, как светла,
о, как светла, светла,
о, как светла, светла, светла,
о, как светла луна.

– Это японская луна, – задумчиво сказала Лида. – Про нашу так не скажешь…

У Лиды случился выкидыш. Она плакала днем и ночью, а Юкио сидел под падающим снегом на качелях и курил папиросу за папиросой.

– У нас с тобой разные крови, – сказала Лида. – У меня православная, а у тебя чужая.

– Если хочешь, я крещусь, – предложил муж. – Не больно.

Лида с сомнением покачала головой:

– Ты даже сны чужие видишь.

– Откуда тебе знать? – удивился Юкио.

– Бога не обманешь.

После второго выкидыша Лида запила и стала путаться с мужчинами.

Юкио поехал в Кибартай и крестился.

Вернувшись, он застал Лиду в кухне с шалым алкоголиком Ванятой по прозвищу Вонь.

– Пшел вон! – закричала Лида, едва Юкио переступил порог. – С кем хочу – с тем и ебусь! Зато он моей крови!

Юкио вышел во двор и сел на качели. Шел снег – тихий, как сон. Все спящие одной крови, подумал Юкио.

Утром, когда пропела долгопоющая птица петух, Лида вышла во двор и обнаружила мужа мертвым – у него остановилось сердце.

Качели раскачивались в две руки – с одной стороны их толкал, наверное, Иисус Христос, с другой – Аматэрасу-о-миками, владычица японского неба.

Светила луна, шел снег, была Россия.

Скрип-скрип-скрип…

Веселая Гертруда

18 марта 1916 года на русско-германском фронте близ Шталуппенена был выпущен всего один артиллерийский снаряд, попавший в крышу одиноко стоявшего фольварка. В это мгновение поручик Сергей Иванович Ламеннэ, пришедший навестить своего друга Мишеньку Рагозина, артиллерийского наблюдателя, скучавшего который день у стереотрубы на чердаке брошенного дома, поднес зажигалку к Мишиной папироске. Снаряд, казалось, разорвался прямо над их головами. Последнее, что увидел Сергей Иванович, была Мишина рука с папироской, втянувшей огонек зажигалки; в следующий миг горячая липкая жидкость, фонтаном ударившая из того места, где только что была Мишина голова, ослепила поручика.

В германский полевой госпиталь был доставлен человек с зажигалкой в судорожно сведенной руке. Рот его был забит черепичной крошкой. Лицо превратилось в темно-красную маску, из расколотой грудной клетки торчали кости и обрывки легких. Оперировать его пришлось несколько раз. Человек остался в живых, но надолго лишился речи, плохо видел и слышал. Документов при нем не обнаружили, погоны сорвало взрывом, и только по лохмотьям шинели и белья определили, что это был офицер. Спустя несколько месяцев, когда он научился самостоятельно передвигаться и реагировать на простейшие команды, его перевели в лагерь для военнопленных неподалеку от городка Велау, стоявшего у слияния рек Алле и Прегель.

Соотечественники пытались разговорить молчуна, но попытки их были безрезультатны. Он не откликался ни на какое имя, ни на воинское звание, лишь слабо улыбался в ответ. Те, кто ухаживал за ним, утверждали, что его белье, сколько б ни носилось, никогда не пачкалось. По мнению суеверных солдат, в большинстве своем вчерашних крестьян, это обстоятельство решительно отличало молчуна от всех прочих.

Сердобольные солдаты брали его с собою, отправляясь в работы на соседние фольварки, чтобы добыть приварок к скудному лагерному пайку. Офицер, впрочем, был мало к чему способен, хотя и старался не отставать от товарищей.

Хозяйка фольварка – точнее, это был дом на окраине Велау – сострадательно морщилась, глядя на офицера, неумело ковырявшего землю лопатой.

Муж фрау Гертруды Келлер, часовой мастер Гуго Келлер, пал смертью храбрых во Франции, оставив вдове весьма скромное хозяйство, крохотную мастерскую с инструментами и неутоленную жажду материнства. Широкий лоб, умные серые глаза, чуть тронутые оспенной рябью тугие щеки, соединенные аккуратно вырезанными губами, всегда готовыми к дружелюбной улыбке, – такова была фрау Гертруда, спокойная, физически крепкая и не очень-то склонная относиться к жизни как к наказанию за чьи бы то ни было грехи. После смерти мужа она перестала по ночам видеть сны – теперь они посещали ее днем, затуманивая взгляд калейдоскопом бескостных видений. Изуродованное лицо офицера, утратившего память, вызывало у Гертруды жалость, и она стремилась хоть как-то облегчить его судьбу. Она поручала ему легкую работу по дому, поила его суррогатным кофе с картофельными блинчиками и рассказывала о погибшем муже. Однажды Сергей Иванович случайно забрел в комнатку, служившую покойному Гуго Келлеру мастерской, тронул маятник напольных часов, высившихся в углу, и понял, что ему не хочется покидать эту комнату, этот городок, эту страну. Гертруда нашла его за столом в мастерской. Он обернулся и с улыбкой по-русски сказал: «Часы. Время».

Война завершилась. Сергей Иванович остался в доме Гертруды Келлер. Соседи только пожимали плечами, но старались не быть чрезмерно строгими к молодой вдове. Своим спокойным и дружелюбным нравом она трогала даже сердца, обросшие ледяной чешуей предубеждений. Она называла его Мишей. Постепенно он привык откликаться на это имя. Каждое утро он находил на тумбочке у изголовья голубую тарелку с алым сочным яблоком. Целыми днями он пропадал в мастерской, надвинув лупу на глаз и пытаясь разобраться в тонком кружеве механизмов. Со временем он настолько преуспел в ремесле, что добропорядочные бюргеры стали отдавать свои часы только русскому Мише. Михаэлю. Гертруду это радовало. Она учила мужа немецкому языку, читая с ним вслух Шиллера. У нее было двенадцатитомное тюбингенское издание, которое муж читал в минуты досуга в мастерской, сдвинув лупу на лоб и шевеля губами.

1 ... 139 140 141 142 143 144 145 146 147 ... 172
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?