– Ну, надо же, какой романтик, – неожиданно раздавшийся из темноты голос подействовал на меня, как действует кружка горячего вина со специями в морозный день: я почувствовала тепло и счастье, и едва не рухнула, когда по моему телу прокатилась волна облегчения.

– Клянусь, будь я лет на сто моложе, ни за что не отказалась бы от такого романтичного предложения. Ночь, пещера, молодой и горячий любовник… Милота!

Я даже не успела толком осознать, что спасена. Или улыбнуться в темноту. Или крикнуть, чтобы Полина Ивановна была осторожна, потому что у ненавистного Цезаря есть пистолет. Единственное, что я успела сделать, это испытать невесомое, словно майский ветерок, чувство облегчения и какого-то щемящего восторга: я не одна. А затем мой личный кошмар вскинул руку и, не говоря ни слова, просто выстрелил на голос.

Сначала послышался короткий стон, болезненный и, я бы сказала, нарочито страдающий, а затем он перерос в хриплый смешок и язвительное:

– Сопляк, кто тебя стрелять учил?

Я всхлипнула от облегчения, а Цезарь некрасиво выругался и выстрелил снова. На этот раз Полина Ивановна не стала паясничать и притворяться мёртвой, а просто констатировала:

– Мазила, – и скрипнула колесом коляски.

– Достало всё! – Сашка дёрнул шеей, словно ему вдруг стал тесным воротник, и шагнул навстречу противному скрипу, а я наоборот попятилась, торопясь убраться с линии огня. Не то чтобы я сомневалась в меткости тёти Поли – не настолько, чтобы набраться смелости и придать своим сомнениям словесную форму – но сейчас всё-таки была глубокая ночь, плюс жуткая темень, плюс любительница двустволок была не в лучшей физической форме.

– Ты мой зайка, – ласково пропела Полина Ивановна, и я ничком рухнула на землю. – Решил облегчить бабушке задачу?

– Надо было сравнять с землёй твой вагончик, ещё когда ты там пря… – начал Цезарь, а потом грянул гром, и мужчина завопил. Не закричал, именно завопил, завизжал даже, я бы сказала. Пронзительно. Испуганно. Недоверчиво.

Я приподняла голову и с ужасом увидела Сашку. Он стоял там, где его застал выстрел из двустволки и жутким взглядом смотрел на обрубок своей правой руки. Не знаю, чем Полина Ивановна заряжает свою «любимую девочку», но разоружила она насильника мастерски. Я бы даже сказала, виртуозно.

– Ну, что разлеглась? – толкая колесо коляски правой рукой, женщина вкатилась в полосу света у одиноко светящегося фонаря и качнула ружьём – слава богам, не в мою сторону. – Закрой этому малахольному рот, а то перебудит же, к псам, весь Корпус, а это не входит пока в мои планы.

– Ага, – я подскочила на ноги, огляделась по сторонам, подхватила с земли большой булыжник и, не особо задумываясь над тем, что делаю, подскочила к слегка обезумевшему от боли Цезарю, и основательно тюкнула его по темечку.

Мужчина замолчал, оборвав свой крик на высокой ноте, а Полина Ивановна тяжело вздохнула.

– Хвалю за рвение, – проворчала, тяжело поднимаясь из кресла, – но как ты его теперь собираешься до моего дома транспортировать? На своих широких плечах?

Я недоумённо хлопнула ресницами и почему-то посмотрела на свои руки. Они дрожали, как у пьяницы, не выходившего из запоя несколько лет и вдруг столкнувшегося с первым трезвым днем. И чувствовала я себя примерно так же. Мерзко. Тошно. И холодно. Запахнула обрывки блузки и недоверчиво покосилась на женщину.

– Вы можете ходить?

– Глупый вопрос, – она медленно развернулась в сторону своего дома. – Надеюсь, Лёшке не вздумается притащиться ко мне среди ночи… Грузи это мясо в коляску и двигай за мной.

Я испуганно покосилась на Цезаря. Грузить? Зачем? Нет, я не жестокосердная и вообще не злопамятная, но вся моя интуиция прямо сейчас верещала пожарной сиреной: добей его сейчас, пока есть возможность!! Что задумала Полина Ивановна? И не обернётся ли её самоуверенность против нас?

– Шевелись же, ну!

Вздохнув, я взялась за мужские плечи, чтобы втянуть бессознательное тело в коляску. И когда мои попытки всё-таки увенчались успехом, я была мокрой от пота и злой, как собака. А ещё меня мутило, и во рту было мерзко, потому что стоило мне лишь раз глянуть на торчащие из изуродованной конечности кости в обрамлении сочащегося кровью мяса и обрывков кожи, как вся еда, которую я с таким трудом запихнула в себя во время торжественного семейного обеда, радостно поспешила наружу. В общем, я тысячу раз пожалела, что пошла у тёти Поли на поводу.

– Ты там уснула, что ли? – поторопила меня хозяйка зелёного вагона, и я, ни капли не смущаясь, показала темноте средний палец, а затем громко выдохнула и взялась за ручки коляски.

– К чему это всё? Не проще ли было избавиться от него там? – ворчала я, прекрасно понимая, что убить сама я, пожалуй, всё-таки не смогла бы. Даже Цезаря. Даже после того, как он поступил с Тоськой. Даже после того, что едва не изнасиловал меня. Дважды.

Я размазня. Не той девчонке Север выбрал прозвище Нюня.

Всё ещё оставаясь в неведении относительно планов Полины Ивановны, я втащила тело Цезаря в зелёный вагон и услышала уже знакомое:

– Давай его под кровать.

– З-зачем?

Теперь я знала, что находится под кроватью этой изумительной женщины, и это знание меня очень сильно беспокоило.

– Затем. Тащи, говорю.

– Вы его лечить собираетесь? – я почувствовала, как на глаза накатились слёзы. – Серьёзно? После всего, что он сделал? Зачем тогда надо было в него стрелять? Пусть бы закончил то, что начал… Не понимаю.

– Молодёжь, – Полина Ивановна вздохнула и, тяжело дыша, опустилась на стул. – Спусти его вниз, девочка, пока он не очнулся. У меня у самой сил не хватит, а потом я объясню. Лады?

Я внимательно посмотрела на подозрительно румяные щёки и горячечно блестящие глаза и совсем уже собралась отрицательно покачать головой, но тут заметила лежащее на диванчике моё чёрное пончо, выстиранное и заботливо отреставрированное. И вместо того, чтобы отказаться я, чувствуя себя полнейшей дурой, которой все вертят, как хотят, подошла к кровати на высоких металлических ножках, чтобы оттолкнуть её в сторону и открыть дверь, ведущую в тайную комнату Полины Ивановны.

Минут пятнадцать спустя пленник был водружён в кресло, отдалённо напоминающее гинекологическое, а я впервые с того момента, как оставила спящего Севера в комнате, посмотрела на часы, с удивлением обнаружив, что с тех пор ещё не прошло и пятидесяти минут. Полина Ивановна, скрипя деревянными ступеньками, медленно спустилась вниз, прошла к одной из стен своего подвала, поколдовала там, щёлкая невидимыми мне выключателями и зажигая свет, а затем обернулась ко мне и спросила:

– Вопросы задавать будешь или всё подряд гнать?

Тяжело дыша, женщина подошла к Цезарю и, нажав какую-то кнопку, зафиксировала пленника в кресле, пробормотав тихонько:

– Ну, вот и всё, красавчик. Теперь не сбежишь, – и уже обращаясь ко мне: