– Чего молчишь? Осуждаешь?

Осуждаю?

Я огляделась по сторонам. На стенах сплошь провода и лампочки. Огромный… Нет. Гигантский пульт управления, как на космическом корабле в одном из старых фантастических фильмов. Два кресла, на одном из которых сейчас лежал постанывающий Цезарь, а о другое облокотилась хозяйка этой лаборатории.

– Я думала, у вас тут саркофаг спрятан, – наконец, заговорила я. – А тут прямо лаборатория сумасшедшего ученого. Или зал для пыток… Тётя Поля, я его ненавижу, это правда. Он мне всю жизнь исковеркал… Но давайте не будем его мучить, а просто…

– Просто прирежем, чтобы не мучился? – хмыкнула женщина, а я смутилась.

Действительно. Что я предлагаю? Убить не могу, лечить не хочу… Подождать, пока сам умрёт?

– Святая простота, – Полина Ивановна подманила меня пальцем, – помоги взобраться. У меня сил не хватит.

Трясущейся старческой рукой она ухватилась за моё плечо и застонала громко, когда я обняла её за талию, чтобы помочь сесть в высокое кресло.

– Простите, – пробормотала я, испуганно глядя, как лицо старушки – старушки!! Кажется, с нашей последней встречи она состарилась ещё больше! – перекосило от боли. – Я не хотела.

– Не твоя вина, – отмахнулась она. Подышала хрипло с пару минут, а потом заговорила: – Так значит, ты – Адкина внучка. Так получается?

– Получается, – согласилась я без особой охоты, раздумывая над тем, сказать ли женщине о том, что быть её внучкой мне было бы гораздо приятнее. В конечном счете, решила не говорить, справедливо полагая, что эти слова её могут расстроить. Или разозлить. С Полиной Ивановной на сто процентов ни в чём нельзя было быть уверенной.

– А я все эти годы думала, что убила её, – проговорила хозяйка зелёного вагончика. – Корила себя. Видишь, даже наказание сама себе постановила: никаких саркофагов. Никакой красоты. К чертям собачьим молодость… Хотя кому я вру. Не за это я себя корила. Злилась, что сама Руслана прогнала. Останься он здесь, может, у меня ещё и был бы шанс, а так…

Она закрыла глаза и устало откинула голову на спинку кресла, а я молчала, потому что не знала, что сказать. Не знала, за что можно любить Руслана Стержнева в принципе. И в частности так, как тётя Поля. Бесконечно, безнадёжно, безответно.

– Вот же я дура, а? – она открыла один глаз, чтобы посмотреть на меня, а потом снова зажмурилась. – Дура и есть. Обидно только, что столько лет потратила впустую. Детей прогнала. Заперлась здесь, святую отшельницу из себя всё корчила…

Святую отшельницу? Я тихонечко покашляла, чтобы скрыть ехидный смешок. Уж на святую-то Просто Полина Ивановна походила меньше всего.

– А надо было жить, – продолжила она, не услышав моего кряхтения. – Жить, детей рожать. Внуков растить… Знаешь сколько во мне нерастраченной любви? Ого-го-го сколько! А любовь, Ольга, скажу я тебе, такая штука забавная. Она, если её передержать, превращается в злость. Как ты думаешь, я злая?

– Вы язвительная, ехидная, – пробормотала я. – Ворчливая ещё. Но точно не злая.

Тётя Поля хмыкнула.

– Не подлизывайся.

– Я не…

– Помолчи, – она вдруг прижала правую руку к левой стороне груди, словно пыталась успокоить разболевшееся сердце, а я заозиралась вокруг. Проклятье, если ей сейчас станет хуже, я же даже не знаю, как тут всё работает! Чем я смогу помочь?

– Эта комната и есть саркофаг, – словно прочитав мои мысли, снова заговорила Полина Ивановна. – Самый первый. Экспериментальный. Будешь смеяться, но его не Руслан изобрел, а Сашка Муравьёв. Страх, как боялся меня потерять. Трясся надо мной, что твой Север, плакал от злости, что люблю я не его, а всё равно трясся. Хороший мужик. Надежный. И дети у нас получились хорошие.

Полина Ивановна горько рассмеялась, а из соседнего кресла раздался громкий стон, оборвавший женский смех. Тётя Поля повернула голову в сторону нашего пленника и ласково спросила:

– Очнулся, охальник?

– Где я?

– Где-где? – Полина Ивановна задумчиво почесала подбородок. – Обойдёмся без рифмы. Скажем проще: тебя торжественно избрали на роль добровольца.

Цезарь приподнял голову и испуганно огляделся по сторонам.

– Это что? – он побледнел ещё больше, хотя мне казалось, что больше некуда. Всё-таки, пока я его сюда волокла, крови он потерял очень много. – Только не говорите мне, что та самая лаборатория, о которой говорил Зимовский, всё время была здесь!

– Не скажем, – охотно согласилась Полина Ивановна. – Потому что, во-первых, это не она. Душка Антошка предпочитает технологии сикров. А во-вторых, это, милый друг, саркофаг.

Глава Яхона захрипел и попытался содрать ремни, удерживающие его в кресле. Но там и двумя руками вряд ли получилось бы справиться, а уж одной…

– Саркофаг? Чей? – он потряс головой. – Почему такой огромный? Чёрт.

– Размер не имеет значения, – холодно улыбнулась Полина Ивановна. – Что же касается твоего первого вопроса, то мой саркофаг, в некотором роде, станет гробом твоему бессмертию, – а когда Цезарь снова задёргался, пытаясь вырваться из объятий кресла, добавила: – Так получилось, парниша. Ещё утром я думала, что не доживу до следующего рассвета, а тут такой подарок… Мальчик мой, я просто не могу тобой не воспользоваться. От такой удачи не отворачиваются.

– Я не хочу, – Цезарь посмотрел на меня и вдруг взмолился: – Осенька, ты же не позволишь ей убить меня? Да, я не самый хороший человек. Но ведь я же был хорошим братом тебе. Я же заботился. Я… Прости меня, прости! У меня крышу сорвало, я не должен был…

Я закрыла уши руками и отвернулась от него.

– Вы не имеете права! – продолжал бесноваться Цезарь.

– Ты был плохим мальчиком, – попеняла ему Полина Ивановна. – И теперь будешь наказан. Надо отвечать за свои поступки.

– Так пусть меня судит Совет! – на миг показалось, что мой самый ужасный кошмар сейчас разрыдается, как девчонка.

– И что он тебе присудит? Погрозит пальчиком? Скажет: «Ну-ну-ну, Сашенька! Ты опять плохо себя вёл. Постой пару годиков в углу, пока не осознаешь свою вину». Знаю я, как ваш Совет работает. Не одно столетие в Заповеднике живу. Тётя Поля, может, и отстала от жизни, но не полная же дура. Так что без обид, но это мы уже проходили. Они у тебя даже хранитель крови не забрали. Разве это наказание?

– Они забрали! – воскликнул Цезарь. – Мне его дядя отдал. Потом. Когда привёз сюда. Сказал, что это единственное, что он может сделать в память об умершем брате.

– Всегда будет какой-нибудь дядя, – устало вздохнула Полина Ивановна. – Или мама, или тётя. Брат. Сестра…

– Ты… – Цезарь стукнул сжатой в кулак рукой по краю своего кресла. – Старая ведьма! Ты просто ищешь оправдание тому, что собираешься сделать!

– Ведьме никакие оправдания не нужны, – спокойно возразила женщина. – Ведьма уже давно научилась договариваться со своей совестью. А ещё ведьма знает, за что тебя сослали в Заповедник, малыш. Ты удивишься, но сарафанное радио работает даже в нашей глухомани. Вы с дружками не ту девочку выбрали для своих целей. Я была плохой матерью. Я не улетела со своими детьми, когда мне предлагали выбор. Я для них умерла, но они для меня нет.