он подавал жалобу, да так и остался ни с чем, и поэтому успокоилась. С любопытством следила она за его приготовлениями.

– Невестка, спуститесь-ка сюда, я хочу с вами поговорить, – позвал ее У Сун.

Женщина не спеша спустилась с лестницы и спросила:

– Что у вас за разговор?

– Завтра сорок девять дней со дня смерти моего брата. Вам не раз приходилось обращаться за помощью к соседям, вот я и решил устроить сегодня небольшое угощение, чтобы отблагодарить их за все.

– За что ж их благодарить-то? – отвечала надменно невестка.

– Нет, надо устроить все, как положено, – возразил У Сун и приказал стражнику зажечь свечи перед табличкой с именем брата. Затем он зажег благовонные свечи и положил на алтарь бумажные деньги. Тут же находились и другие предметы для жертвоприношения, а также вино, кушанья и фрукты. Одному из солдат он приказал подогреть вино, двое других принялись расставлять столы и скамейки, а еще двое стали у дверей: один внутри, другой снаружи. У Сун распорядился, что и как надо сделать, а затем, обращаясь к невестке, сказал:

– Я пойду приглашать гостей, а вы, невестка, будете принимать их.

Прежде всего он отправился за старой Ван.

– Не стоило вам, господин начальник, беспокоиться. За что же тут благодарить? – говорила старуха.

– Мы вас частенько беспокоили, мамаша, – возразил У Сун, – и сейчас, как полагается по обычаю, приготовили скромное угощение и очень просим вас прийти.

Тогда старуха заперла чайную, сняла вывеску и черным ходом прошла к соседям. Возвратясь в дом брата, У Сун сказал Пань Цзинь-лянь:

– Вы, невестка, займите главное место, а мамаша сядет напротив.

Старуха уже слыхала от Си-Мынь Цина обо всем, что было в уездном управлении, и поэтому спокойно уселась и стала выпивать и закусывать. Так сидели эти две женщины, а про себя думали: «Ну, посмотрим, что будет дальше».

У Сун между тем отправился к соседу по фамилии Яо Вэнь-цин, торговавшему серебряными изделиями, и пригласил также и его.

– Сейчас я немного занят, – сказал Яо, – да и ничего такого и не сделал для вас.

Однако У Сун продолжал настаивать:

– Да ведь всего на чашечку винца! Посидите немножко, и все.

Яо Вэнь-цину не оставалось ничего иного, как принять приглашение У Суна и отправиться в дом его покойного брата. У Сун посадил его рядом со старухой Ван, а сам пошел к двум соседям, что жили через дорогу. Один из них, по имени Чжао Чжунмин, держал лавку бумажных жертвенных изделий и на приглашение У Суна ответил:

– Не могу, нельзя мне оставить лавку.

– Да как же можно? – возразил У Сун. – Там ведь все соседи собрались, – и он потащил Чжао Чжун-мина в дом своего покойного брата.

– Возраст у вас почтенный, – приговаривал он, усаживая нового гостя, – и вы мне вроде отца, вот я и прошу вас сесть рядом с моей невесткой.

Затем он пригласил также второго соседа, живущего напротив – Ху Чжэн-цина, торговавшего вразнос холодным вином. Человек этот происходил из чиновничьей семьи и в приглашении У Суна увидел какой-то умысел, а поэтому наотрез отказался последовать за ним. Но У Сун, не обращая внимания на его возражения, силой потащил его в дом брата и усадил рядом с Чжао Чжун-мином. Потом, обращаясь к старой Ван, он спросил:

– Мамаша, а кто живет с вами рядом?

– Торговец разным печеньем по фамилии Чжан, – отвечала старуха.

Торговец Чжан как раз находился в это время у себя и, когда увидел входившего к нему У Суна, даже испугался.

– Не приходилось нам встречаться, господин начальник, – забормотал он.

– Мои родственники многим обязаны соседям, – сказал У Сун, – и поэтому я пришел пригласить вас на чашечку легкого вина.

– Ай-я! – воскликнул старый Чжан. – Я-то не удосужился даже послать вам поздравительных подарков, так зачем же приглашать меня?

– Ну, это ничего, – сказал У Сун, – а сейчас я прошу вас к нам, – и он потащил старика в дом У старшего и усадил рядом с Яо Вэнь-цином.

Кто-нибудь из читателей может спросить, почему ни один из пришедших ранее гостей не ушел. А дело объяснялось очень просто: у дверей внутри и снаружи стояли солдаты, так что гости оказались как бы под стражей.

Таким образом, с невесткой и старухой Ван всего собралось в комнате шесть человек. Придвинув табуретку и примостившись с краю у стола, У Сун приказал стражникам запереть все двери. Прислуживавший у стола солдат налил в чашки вина. И когда все приготовления были закончены, У Сун обратился к присутствующим со следующим приветствием:

– Уважаемые соседи! Простите меня, человека простого и невежественного, что не сумел пригласить вас, как положено по чину.

– Помилуйте, – отвечали гости, – мы ведь и приема вам не устроили по возвращении, а пришли беспокоить вас!

– Ну, это пустое, – сказал, улыбаясь, У Сун. – Надеюсь, дорогие гости не осудят нас за скромное угощение.

Стражники между тем все подливали и подливали вина, и гости стали чувствовать какое-то беспокойство, не понимая, что происходит. Когда все выпили уже по три чашки, Ху Чжэн-цин встал со своего места и сказал:

– Дел у меня много, надо бы домой…

– Что вы, разве можно уходить! – сказал У Сун. – Раз уж пришли, то побудьте еще немного.

При этих словах сердце Ху Чжэн-цина отчаянно забилось, как у человека восемь раз опустившего бадью в колодец и семь раз поднявшего ее с водой. Он снова сел, а про себя подумал: «Если У Сун пригласил нас с добрыми намерениями, почему же он так обращается с нами и даже с места двинуться не позволяет?»

– Налейте гостям еще вина, – снова приказал У Сун.

Стражник еще четыре раза наполнил чашки и так продолжал подливать, пока гости не осушили их семь раз. Собравшимся казалось, что они побывали на всех знаменитых пирах императрицы Люй Тай-хоу, а ведь пиров этих было не меньше тысячи. После этого У Сун позвал стражников и приказал им прибрать посуду.

– Подождем немного, а потом снова будем закусывать, – сказал он.

Затем У Сун вытер стол и, когда гости собрались было покинуть свои места, остановил их и сказал:

– Вот сейчас-то я и хочу с вами поговорить. Кто из уважаемых соседей умеет писать?

– Господин Ху Чжэн-цин очень хорошо пишет, – ответил Яо Вэнь-цин.

– Могу я побеспокоить вас? – обратился У Сун к Ху Чжэн-цину, вежливо ему кланяясь. Он засучил рукава своего халата, сунул руку за пазуху и вдруг выхватил оттуда острый кинжал. Стиснув рукоятку кинжала четырьмя пальцами правой руки, он прижал большой палец к сердцу и, страшно выпучив глаза, сказал:

– Всякое