— Да о чем говорить-то! — сказал Доброгост. — И там то же, что и везде… сами знаете. И для нас вести плохие, и для короля. Старый дед, без малого, не затравил меня собаками, а с тем… с Мстиславом… дошло у меня до смертного боя.

— Лелива и Крук грозятся снять нам головы: кого, мол, изловят с королем, тому крышка. Вот, какие дела. Земские люди и рыцарство толпами съезжаются на клич попов, и по всей земле стоном стоит: "Король проклят, знать его не знаем!" По пути встречались вооруженные четники: слава Богу, что унес ноги. Болеславцев клянут вместе с Болеславом. Не по силам мне было тягаться с ними: каждый раз приходилось удирать в лес от ратных людей. Бесноватый Мстислав объезжает усадьбы и передает клич против короля за посрамленье и обиды свои и всех земских людей в защиту церкви и епископа! А старый дед, как бывало прежде, так и теперь, стучит дубинкой о пол и велит бросить короля: прочь да прочь, только от него и слышали. Если же ослушаемся, грозит отречься от нас и отлучить от рода.

При этих словах Доброгост тяжело вздохнул.

— Поздно отходить от короля, — сказал Буривой, — когда все от него отступились!

— Таков же был и мой ответ старику, — молвил Доброгост, — а он обозвал меня за это королевскою собакой и выгнал вон.

Стоявшие в кругу болеславцы глубоко задумались.

Беседовали они в сторонке, неподалеку от столов. Ястщемцы окружали Доброгоста, в молчании слушая его рассказы, наводившие их на печальные мысли, хотя нового он не принес ничего… Неожиданно король встал из-за стола, осмотрелся и пошел в их сторону.

Он знал о поездке Доброгоста, догадался, о чем они могли совещаться, и подошел вплотную, всматриваясь в них глазами, точно желая читать их мысли.

— И вы уже сбились в кучу, чтобы кучкой отойти? — спросил он, издеваясь.

Буривой обернулся к королю, огорченный, глубоко ему сочувствуя.

— Всемилостивый государь, — сказал он, — не обижайте тех, которые вам верно служат. Для тебя мы отреклись от своих родичей и с полпути не повернем назад.

Король, не ответив Буривому, стал наступать на Доброгоста.

— С чем приехал?

— С чем отъехал, с тем и приехал, — ответил тот. — Говорить здесь не о чем; заварили кашу, сами расхлебаем, а делиться не с кем: варево невкусное. Только и скажу вашей милости, что изменниками не будем.

Король, смерив их глазами, воскликнул:

— За верность берите, что хотите, хоть полцарства!

На это Буривой поклонился ему в пояс и сказал с упреком:

— Государь всемилостивый, грош цена той верности, которая за плату!

Король молча потрепал Буривого по плечу. Тот, набравшись храбрости, заговорил, прямо смотря ему в глаза.

— Государь всемилостивый, дозвольте слово молвить, да не гневайтесь. Весело в замке, да грозно под замком. Земские людишки собираются. Епископ не дремлет, рыцарство клич кличет: на сбор… на сбор…

Король обернулся лицом к черни и к толпе и сказал, показывая рукой:

— Послушайте-ка, что стрекочет та сорока! Подсчитайте-ка всех моих друзей, что там расселись: разве у них не такие же руки, как у земских людей? Или мало их?.. Все, чем они владеют, все мое! Вот, они мои новые земские людишки, новое рыцарство мое… другого мне не надо!.. Слушай, как сорока-то стрекочет! Это глас народа! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… Не бойтесь: ни рыцарство, ни земские люди ничего мне не сделают. Захочу, рукой махну, все гнездовья их с землей сравняю!

Неуверенно и жалостливо смотрели болеславцы на своего властителя, пока он говорил. А когда кончил, Буривой земно поклонился ему и сказал:

— Король всемилостивый, государь ты наш! Народ может кричать да безобразить, а на дело плох! Нам ли его не знать! Был бы сыт, да пьян, да не в обиде, и завтра же будет ублажать да восхвалять земских людей, как тебя сегодня! Перетрусят, перопо-лошатся, точно зайцы! Кричат, грозятся, много их, а толку мало! Десяток вооруженных храбрецов разгонит и раздавит в прах тысячи такой-то нечисти!

Король терпеливо слушал, а потому Буривой решился облегчить душу до конца и продолжал.

— Государь всемилостивый, простите мою смелость. Пора звать на помощь: не справимся мы с ними. Мало разве у епископа вояк? По всему их свету порассыпано и одному вождю покорствуют! Что ни костел, что ни приход, то рыцарь с малою дружиной. В каждом селе у них есть свои люди: ксендз да господская усадьба крепко друг за друга держатся…

Король пренебрежительно тряхнул головой:

— Две ли руки у них, четыре ли, мне все равно! Громада[20] — вся моя!

Все замолчали, только Доброгост шепнул:

— Дай, Боже, кабы так.

— Так быть должно, — сказал король.

А Буривой отрицательно покачал головой.

— Не везде так будет, не везде, — шепнул он.

— Вы трусы и бабье! — вспылил в негодовании король. — Чтобы я, да испугался одного попа… сотни попов… и кучки земских людей и стал звать на помощь!

Опять воцарилось молчание.

— Долго забавляться да грозить я им не дам, — прибавил он, — прикончу мигом. Всполошу их! И рыцарство, и земские людишки, все на коленях приползут просить прощения!

Он отвернулся.

— Все, кто со мной, — приказал он, уходя, — быть начеку!

Зная непоколебимую отвагу и железную волю короля, болеславцы не смели больше ни перечить, ни советовать. Но грустно посмотрели ему вслед, когда он удалялся.

Не раз видели они, как на войне, он во главе нескольких десятков воинов нападал на многотысячного неприятеля; но теперь угрожал бой похуже, чем в открытом поле, и одной отваги было мало.

— А, ну! Будь, что будет, — вздохнул Доброгост.

— Король удачлив, — прибавил Буривой.

Остальные шепотом обменивались мыслями, когда внезапно король опять вернулся к ним из-за стола. Он шел скорым шагом, хмурый, и сразу обратился к Буривому:

— Правда ли, что епископ отлучил меня от церкви?

— Так говорят, — ответил Буривой.

— Этот поп осмеливается закрыть мне двери церкви, выстроенной моими предками! Мне не сметь войти!?

Он весь затрясся.

— Надо посмотреть, как-то он не впустит, — сказал король насмешливо. — В замок он больше не приходит: трусит!

— В замке с того дня костел закрыт, — вставил Збилют.

— А на Скалке он молебствует? — спросил Болеслав.

— Да, ежедневно на рассвете звонят к обедне, — ответил Буривой.

— Завтра же все со мной на Скалку! Лицом к лицу померяемся с обнаглевшим попом!

Некоторые побледнели.

— Государь всемилостивый, — осмелился заметить Доброгост, — костел…

— Молчать! — крикнул он. — В другом месте мне за ним не угнаться: уходит хитрая лиса… завтра утром все на Скалку!

Никто