Это письмо, разумеется, вызвало новый виток сплетен – не из-за своего содержания, а потому что напомнило всем о недавних событиях, в которых тоже фигурировали письма от Кантемирова и Илья. На Ингу стали смотреть намного пристальнее. Она знала, что так будет, и старалась подготовить себя к этому, но вчерашний день усыпил ее бдительность. Накануне ей беспечно казалось, что внимание к ней объясняется неистребимой человеческой любовью к пересудам, но сегодня она заметила, что люди настроены уже не так мирно. Никакие обвинения, разумеется, не выдвигались – не в чем пока было обвинять, но память о скандале была еще слишком свежа, поэтому вокруг Инги сразу же сгустилось облако отчуждения. Никто ничего не знал, но всем казалось, что мистическая пропажа Ильи имеет к ней отношение. Слишком все это было подозрительно.

Очевидно, такие мысли посещали не только обычных сотрудников, потому что в тот же день Ингу вызвали к Кантемирову. Поднимаясь в лифте, она чувствовала, как у нее потеют ладони, и постоянно вытирала их о брюки. Сердце колотилось, и Инга взывала к своему дару автонастройки, надеясь, что он вот-вот вернется и спасет ее от разоблачения.

Кантемиров сидел за своим исполинским столом, но стула напротив не было. Инга в нерешительности потопталась на пороге, прежде чем он указал ей на диван. Она села на него, вжавшись в самый угол, а Кантемиров сел с другой стороны. Расстояние между ними было не меньше полутора метров.

– Инга, – серьезно сказал он. – Бурматов пропал.

Инга помедлила, ожидая, что он продолжит, а потом кивнула. Кантемиров явно тяготел к тому, чтобы с торжественностью объявлять очевидное.

– Вы что-нибудь про это знаете?

Инга помотала головой. Кантемиров смотрел на нее испытующим взглядом, и она поняла, что надо все же что-то сказать.

– Я ничего про это не знаю, – облизав губы, произнесла она. Ее прежняя самоуверенность куда-то запропастилась. – Последний раз я видела его в пятницу.

– Вы поддерживали с ним какие-то отношения?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, после того случая вы продолжили… вы общались вне работы?

Инга уцепилась за эту фразу как за возможность оскорбиться. Возможно, это смутит Кантемирова, и он не станет приставать с расспросами.

– Если вы намекаете на то, не продолжили ли мы встречаться, то нет, – холодно сказала Инга, но слышала, что голос у нее дрожит. Она понадеялась, что это можно списать на плохо скрываемую ярость. – После того, что Илья про меня наговорил, я бы не опустилась до такого.

Кантемиров вздохнул.

– То есть вы ничего не знаете?

– Ничего. Мы общались по работе. Последний раз я видела его здесь, в офисе, перед тем как ушла.

– Инга, я должен задать этот вопрос еще раз, – снова посуровел Кантемиров. – Его исчезновение выглядит очень подозрительно. Мы опасаемся самого худшего. Вы уверены, что вам ничего об этом не известно?

– Вы намекаете, что я могу быть к этому причастна?

Лицо у Инги горело, хотя в офисе по-прежнему было холодно, а в кабинете у Кантемирова вообще как в морозилке. Она скрестила руки на груди. Ей хотелось обхватить себя, как-то поддержать этим жестом, но Кантемиров, кажется, и правда принял его за выражение крайнего возмущения.

– Нет-нет, ничего такого я не говорил. Но ситуация выглядит настолько странной и даже страшной, что я не мог не вспомнить о том, что недавно произошло.

– Если хотите меня допросить, вызывайте полицию, – сквозь зубы проговорила Инга. На самом деле она сжимала челюсти, чтобы они не застучали.

Теперь Кантемиров, кажется, испугался.

– Мы не хотим никого допрашивать. Какой допрос! Пока даже неизвестно ничего. То есть полиция действительно уже подключилась и, возможно, захочет побеседовать – но не только с вами, вы не думайте, со всеми коллегами Ильи. Но это ничего не значит, просто нужно же им разобраться, куда он мог поехать.

– Я об этом ничего не знаю.

– Да-да, я понял. Ну что ж, спасибо, что согласились поговорить.

– Не то чтобы у меня были варианты, – высокомерно бросила Инга. Ее нервозность окончательно перешла в стадию, когда ей хотелось нарываться на ссору, лишь бы увести разговор в другое русло.

Кантемиров поднялся. Инга посмотрела на него снизу вверх, стараясь даже при этом сохранять надменность, а потом встала тоже. Руки она продолжала прижимать к груди.

– Спасибо, – снова сказал Кантемиров. – Я надеюсь, что в остальном у вас все хорошо.

– Я справляюсь, – процедила Инга и, гордо держа голову, направилась к двери.

Полиция пришла на следующий день.

В офисе стоял обычный гам, и Инга не сразу заметила, что его тональность изменилась. Когда она наконец обернулась, то увидела, что по опенспейсу идут двое полицейских в форме и еще один худой, невысокий человек в кожаной куртке. У него было маленькое острое личико, придававшее ему сходство с хорьком. Рядом с ними суетилась начальница отдела кадров, которую Инга тоже последний раз видела у Кантемирова. Полицейские шли, глядя перед собой, а хорек озирался по сторонам. Ингины коллеги, едва заметив их, шмыгали в сторону, уступая дорогу.

Группа зашла в кабинет Ильи. Один полицейский направился к столу и принялся выдвигать ящики, а второй – к шкафу, где, как Инга помнила, Илья держал виски. Хорек вместе с начальницей отдела кадров остановились у двери и о чем-то переговаривались.

– Кто-нибудь знает, что происходит? – спросила Инга, продолжая сквозь стекло наблюдать за действиями полицейских. Тот, что открывал ящики, начал доставать из них документы и класть на стол.

– Мне Самойлова говорила, что придут осматривать рабочее место, – откликнулась Алевтина, тоже не сводя глаз с полицейских. Впрочем, весь офис, казалось, замер и следил за кабинетом.

– А этот в кожаной куртке – это кто?

– Не знаю. Может, следователь?

– Следователь был бы, если бы дело уже возбудили, – поправил Галушкин.

– А еще нет?

– Понятия не имею, но вряд ли. Вроде сначала обычные менты приходят. Обыскивают, беседуют.

– Беседуют? – нервно переспросила Инга.

Галушкин не удостоил ее взглядом, продолжая смотреть на полицейских, но все же ответил:

– Ну, какие-то данные собирают. Приметы там. Были ли планы уехать. Я так понимаю, дело возбуждают, если есть основания полагать, что было совершено преступление.

– В смысле? – пробормотала Алевтина, испуганно поворачиваясь к Галушкину. – То есть они думают, что его убили?

Это слово, произнесенное другим человеком, заставило Ингу вздрогнуть. Она считала, что привыкла к нему и перестала воспринимать, но оказалось, что привычка распространялась только на ее собственный внутренний голос. Проговоренное посторонним, да еще и с положенным благоговейным ужасом, оно застигло Ингу врасплох.