богами, и возможности их улучшения. Путь гетеры — один из самых трудных. Он подобен жизни художника, музыканта, архитектора. Кто из мужей будет настолько глуп, чтобы сделаться музыкантом, не имея слуха? А девушки часто думают, будто очарование юности, мелодичный смех и легкость походки — средства — уже достаточные для достижения успеха. Неверный путь год, другой, и дальше — свинская жизнь в попойках с грубыми скотоподобными чужаками в портовых трущобах. Если ты обладаешь совершенным телом, красивым лицом, великолепными волосами, способностями певицы и танцовщицы, то этого достаточно для подневольной актрисы, нередко награждаемой ударами руководителя труппы. Но чтобы стать хорошей гетерой, кроме внешности и грации ты должна иметь выдающуюся память, читать на трех наречиях[250], любить и помнить историю, знать основы философских учений. Тогда ты будешь говорить с поэтами и философами как равная и возвысишься над мужами менее одаренными. И этого мало! Ты должна обладать непогрешимым вкусом в одеяниях, понимать искусство скульптуры, живописи, может быть, рисовать сама. Ты должна распознавать людей с первого взгляда, подчинять мужей, не насилуя их воли, быть хозяйкой на симпозионах. Еще увлекаться атлетикой, такой, в которой сможешь соперничать с мужами. Я, например, считаюсь хорошей наездницей и еще лучшей пловчихой… Я пока не говорю тебе другое, хотя бы что надо обладать выносливостью спартанца, крепостью к вину варвара, здоровьем критского быка. Если ты, обладая зачатками всего перечисленного, от шести до тринадцати лет пройдешь в Коринфе школу и эти семь лет будут смочены твоими детскими слезами обид, испытаний, трудов и наказаний, — тогда ты станешь действительно знаменитой гетерой! Если тебе повезет, ты не заболеешь и твоя красота не увянет преждевременно…

Таис откинулась спиной на плетенку и закрыла глаза, будто утомленная воспоминаниями.

Притихшая Ирана долго молчала, прильнув к матери, и сказала:

— Я поняла, мама! Я больше не хочу быть гетерой.

— Ты разумна и осмотрительна, дочь царя, прославившегося осторожной мудростью. Пойди спать, наступает жара. И пошли мне няню.

Едва девочка удалилась, Таис вскочила и несколько раз прошлась по палубе. Эрис обняла ее, хорошо зная настроения подруги.

— Ничего не случилось, просто девчонка созрела для замужества и бредни, мутящие ее голову, выкладывает Иране.

— Я мало занималась с дочерью, если…

— Так это твоя вина, а не няни! — улыбнулась Эрис.

Таис топнула ногой и вдруг засмеялась.

— Ты права. Но я ей покажу гетеру!

— Поздно стала ты проявлять свирепость царицы. Если хочешь знать, то и тут твой недосмотр.

— В чем, о богиня справедливости?

— Проглядела. Девчонке пора. Она израсходует себя на пустые томления, тугие груди ее опустятся без любви. Кто будет виновен? Старшая! Она живет у тебя, так и заменяй ей мать.

— Беда с грамотными девчонками из хороших семей. Рано начиталась!

— Может, о твоих же похождениях? Немало книг написано уже об Александре и его приближенных…

Прибежала няня — пышногрудая быстрая девушка с черными мечтательными глазами и длинными ресницами.

— Позови Ройкоса! Скажи, чтобы принес кусок веревки.

Явился старый тессалиец, выжидательно глядя на Таис.

— Раздевайся! — приказала афинянка няне, удивленно вытаращившей глаза на хозяйку. Эрис, скрывая улыбку, дернула застежки ее хитона. Как настоящая эллинка, девушка не носила ничего, кроме верхней одежды.

Таис притронулась к груди девушки, покачала головой и спросила:

— Ты мазала соком цикуты? Долго?

— В пианепсионе будет пятый месяц второго года, — пролепетала няня.

— Безумная! Посоветовалась бы со мной… теперь они останутся такими каменными!

— И пусть! — осмелела девушка.

— Сок цикуты столь волшебен? — удивилась Эрис.

— Если грудь мала, он заставляет ее расти и навсегда закрепляет. Только нужна строгая мера, а наша глупышка, мне сдается, перестаралась.

— Опять твой недосмотр, — строго сказала Эрис, — хозяйке следовало бы иногда заменять мать.

— Да, справедливая моя подруга, ты права, — сказала Таис, критически оглядев цветущее тело няни.

— Царица… госпожа… я не знаю, в чем…

— Нет, ты знаешь! — перебила Таис, стараясь придать голосу нужную свирепость. — Ты размечталась о любви, хочешь стать гетерой и забила своими бреднями голову моей девочке.

— Госпожа, я только рассказывала, что прочитала!

— Неправда! Прибавила и собственные мечты. Я их исполню. Иди как есть туда, где помешаются наши моряки. Будешь услаждать их остаток плавания. Начнешь свой путь к служению Афродите. Мореходы скучают по женам, их поцелуи крепки, тела сильны, объятия неутомимы. Чего тебе еще нужно?

— Царица!..

— Я запретила вспоминать мой титул! Забудь его!

— Госпожа, я только рассказывала, что прочитала!

— Не хочешь служить Афродите, отдав свой пояс кораблю? Тогда ты злонамеренно смущала мою дочь! Слова твои были лживы, и тебя следует отдать Морскому Старцу. Ройкос! Свяжи ей руки и ноги и сбрось в море! — незаметно подмигнув, приказала Таис тессалийцу.

— Дядя Ройкос! Вы не сможете! — закричала девушка.

— Смогу! Давай руки! — ответил старый воин, страшно оскалив зубы. Девушка упала к ногам Таис, дрожа и плача.

— Будет. Игра окончена! — вдруг рассмеялась афинянка. — Вставай. Теперь десять раз подумай, прежде чем что-нибудь рассказывать Иране.

— О госпожа, ты пошутила? Ты не сердишься?

— Сержусь! Но не могу больше мучить тебя и… его. — Она показала за угол постройки, где, белей мела, старший сын Ройкоса сжался, готовый к прыжку.

— Я могу идти? — спросила девушка, нагибаясь, чтобы поднять хитон.

— Иди! И вот тебе на память! — Таис так шлепнула няню, что на коже отпечатались пальцы и девушка взвизгнула. Эрис отвесила ей второй шлепок и толкнула в спину. Девушка помчалась в отведенное женщинам помещение.

— Не стой, будто потерянный, — сказала Таис сыну Ройкоса. — Будь мужем, иди и утешай.

Юношу как ветром сдуло.

— Ты ударила ее до слез, — укорила Эрис.

— Не знаю, у кого будут слезы, — ответила Таис, дуя на пальцы, — такая крепкая девчонка! А теперь, моя милая Эрис, займемся тобой.

— Ты сегодня царствуешь, о львица, — пошутила Эрис, с некоторой опаской поглядывая на подругу.

— В львицу сейчас превратишься ты, — пообещала Таис и повела подругу в свою каморку, дверью выходившую на рулевой помост, а не в кормовое помещение, оборудованное на время плавания для женщин.

— Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не так, поверни к себе! Закрой глаза!

Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и всегда занятным выходкам.

Таис достала тщательно запрятанную коробку чеканного серебра, извлекла диадему в виде двух змей, сплетенных из проволоки зеленого золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как у Нага в храме Эриду, расходились наперекрест, и каждая держала в разинутой пасти шарик сардоникса, полосатого, белого с черным, агата. Афинянка надела украшение на голову Эрис. Оно пришлось впору, и немудрено. Его сделали по заказу Таис лучшие мастера Александрии за три дня. У них вместо диадемы