– Я слуга Господа! – заявил он с пафосом.

– А-а, проповедник-христианин! – равнодушно констатировал Тэдзуми, с лязгом возвращая в ножны излишний в этой ситуации меч.

– Да, монах-францисканец! – с искренней радостью подтвердил незнакомец. – Я прибыл в ваш край, чтобы проповедовать слово Божье!

– Для чего и позвал меня сюда, в кусты? – уточнил Тэдзуми.

Толстая книга опустилась вниз, христианин пригорюнился:

– Надо признать, что вы правы, мой молодой друг. Не место здесь проповеди. Сейчас я прошу о помощи.

– Ага, значит, проповедь впереди, – не удержался от иронии Тэдзуми. – Но, знаешь ли, мне некогда, я тороплюсь. И вообще, ты здорово рискуешь, сообщая о себе первому встречному: вы, христиане, давно уже вне закона! И убей я тебя прямо сейчас, никто и допытываться не станет, куда ты делся. Если есть, кому допытываться. Ты не боишься?

– Не боюсь, – голос странного собеседника Тэдзуми стал мирен и спокоен, – я давно ничего не боюсь: христианин должен быть готов к смерти в любую минуту. И бояться нам должно не смерти, разрушающей лишь тело, а греха, убивающего душу.

– Греха? А что вы, христиане, называете грехом?

– Грех – отступление от того, что заповедано нам Небесным Отцом, нарушение Его законов, о чем наша совесть…

– Ну, понятно, – перебил Тэдзуми, – все это я слышал и от наших священников: не сходить с пути, предписанного Буддой, и не нарушать законов Небесного Дао. А о смерти мы, самураи, думаем то же: быть готовым к ней прямо с утра и в любую минуту. Все это не ново!

Францисканец открыл было рот, чтобы продолжить свою речь, и по глазам его было видно, что он страстно хочет внести уточнения и дополнения в только что сказанное, но Тэдзуми был неумолим:

– Я не собираюсь слушать! Повторю вопрос: чего ты от меня хочешь? Отвечай либо проваливай!

– У меня совсем нет денег, – торопливо заговорил монах, – я устал, ослаб от недоедания, а мне нужно добраться до какого-нибудь западного порта и попытаться отправиться домой.

– Если смерть не страшит тебя, зачем тебе спасаться? – искренне удивился Тэдзуми.

– Смерть и вправду не страшит меня, – терпеливо пояснил собеседник, – но и искать мне, христианину, ее не пристало! Я могу погибнуть здесь безо всякой пользы, а ведь жизнь – бесценный дар Бога! Другое дело, если придется защищать мою веру, тогда я непременно буду сражаться и готов погибнуть за Христа!

– Я уже слышал об этом человеке, хотя толком ничего не знаю. Но то, что ты погибнешь здесь, кажется весьма вероятным, ведь у тебя даже нет оружия!

– Вот мое «оружие» – Библия, слово Божье! – Францисканец опять поднес свою книгу к лицу Тэдзуми, трепетно, как святыню, сжимая ее грязными пальцами.

Тэдзуми деликатно (его учили почитать святыни, даже и не буддийские) отстранил Библию от своего лица. Этот человек, как ни странно, начинал нравиться ему. Если бы кто-нибудь попросил его обосновать эту неуместную симпатию, он мог бы сказать: «Этот человек кажется мне удивительно храбрым для своего незавидного положения. Он не страшится смерти, как самурай, несгибаемо уверен в своем Пути и беззаветно предан своему Богу. Для уважения мне не требуется больше ничего! Пусть он как христианин и объявлен вне закона приказом бакуфу».

В сердце Тэдзуми приказ правительства сёгуна вступил в явное противоречие с тем, чему его учили с детства. Например, уважать достойного противника. И он решил помочь.

– Вот этих денег, – он протянул христианину свой кошелек, – тебе вполне хватит, чтобы добраться до западного побережья и дождаться корабля из Европы. Они все же частенько наведываются в наши порты, несмотря на запрет правительства. Надеюсь, Небо будет милостивым к тебе: ты очень смелый человек, мне это понравилось.

Францисканец прижал к груди кошелек, глядя на Тэдзуми полными благодарности глазами. Его губы что-то беззвучно шептали, но под конец он произнес громко: «Амэн!» Это слово понравилось Тэдзуми, и он даже несколько раз, словно пробуя на вкус, повторил его – «Амэн» тепло и мягко угнездилось в душе. Тэдзуми улыбнулся: приятное слово.

Он повернулся, чтобы уйти, но францисканец вдруг доверительно проговорил:

– Меня зовут падре Луис. Я священник. Падре Луис Сантъяго.

– Ты не обязан был сообщать мне свое имя! Это может связать наши кармы крепче, чем нужно. К тому же мне нипочем не произнести, да и не запомнить твоего диковинного европейского имени.

Тэдзуми сделал вторую попытку уйти, но португалец схватил его за рукав кимоно:

– Подождите. Я все же хотел бы знать ваше имя!

– Зачем? – удивился Тэдзуми.

– Я буду молиться за вас!

– Какому же богу?

– Всевидящий и Всемогущий Бог един!

– Тогда поминай в молитве «того молодого человека на проселочной дороге», – улыбнулся Тэдзуми. – Если твой бог всевидящ, он видит нас сейчас и поймет, кого ты будешь иметь ввиду.

* * *

Полуденная медитация в заросшей зеленью лощине ручья принесла свои плоды. Тэдзуми уверился, что два на первый взгляд нелепых случая (с крестьянкой, спасенной им из реки, и христианином-монахом) и одно недоразумение (Тэдзуми имел в виду, отныне несколько пренебрежительно, Юки) – все, происшедшее за последние несколько месяцев, хотя и неслучайно, но никоим образом не говорит о том, что он-де мог отклониться от своего Пути и пропустить что-нибудь важное.

Тэдзуми размышлял несколько часов, оставаясь в полном уединении, неподвижности и тишине. Он сидел на каменистом берегу, прямо у воды, едва не касаясь ее сапогами. Было бы здорово устроиться над водой – на каком-нибудь упавшем дереве. Но такого не нашлось, а рубить растущее Тэдзуми поленился.

Ручеек звонко бежал по камням, заглушая птичий гомон, густая листва склоненных к воде ив служила навесом от солнца. В лощине было чуть душновато, но ровно настолько, чтобы даже помогать медитации.

Тэдзуми долго смотрел на бегущий меж камней неширокий, но упругий поток – занятие, которому он мог предаваться часами. Мысли постепенно умиротворялись ритмичным, будто пульсирующим бегом воды. И сознание, завороженное мерцающими солнечными бликами, привычно подчинилось неглубокому дыханию, внутренней сосредоточенности и твердому намерению Тэдзуми разрешить свои сомнения.

Осознание событий пришло не сразу, но пришло, несомненно, твердо: все, что им совершено – не напрасно. Смысл событий, правда, ускользал. Особенно в последней истории с монахом-христианином, в которой сквозила недосказанность, незавершенность. «Странные люди, как этот португалец, часто вмешиваются, самым бесцеремонным и опрометчивым образом, в чужую карму, – подумал Тэдзуми. – Посмотрю, – решил он, – не изменит ли свой ход моя жизнь».

Жаль, что у него нет наставника, чтобы растолковать происшедшее, а обращаться к астрологам или гадателям Тэдзуми не хотел. Он вспомнил, как отец говаривал: «Небесному Дао более угодно твое послушание, чем понимание. А понимание будет даровано – когда ты будешь готов. Если не понимаешь, как действовать, делай, как должно и смотри на знаки судьбы. Вселенная полна смыслов».