– Почему вы в этом уверены, мой принц?

Мовиндьюле скривился. Как она умудряется так выговаривать эти два слова? Будто камнем по стеклу.

– Гордость – это… – Трейя замолчала. В ее взгляде вместо насмешки появилась жалость.

Служанка прикусила губу, отвернулась и принялась разбирать очередной мешок.

Мовиндьюле весь день слышал звяканье этого мешка о спину Трейи. Он не знал, что там внутри, но звук его ужасно раздражал.

Трейя достала оттуда котелок и сковородку.

– Нам нужна вода, господин. С вашего позволения, я…

Принц поднял руку, останавливая ее.

Рядом с дорогой протекал небольшой ручей. Мовиндьюле развел костер с помощью силы бегущей воды – шутка, понятная лишь миралииту.

Он поднял со дна три водяных шара – точно так же, как в Айрентеноне, когда впервые пришел туда в качестве младшего советника. Тогда Видар отругал его, Трейя же с благоговейным ужасом смотрела, как переливающиеся шары падают в котлы.

– Если вы нагреете воду, костер нам не нужен, разве что отпугивать медведей. Хотя вы и с этим справитесь, верно? – Служанка достала из мешка овощи и принялась нарезать их на кусочки. – Полагаю, вы и дом для нас можете построить, так ведь? – Ее тон нельзя было назвать одобрительным, но и сарказма в нем не ощущалось.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Мовиндьюле.

Трейя бросила на него деланно невинный взгляд.

– Ты что-то там говорила про гордость.

– Правда? Не припомню.

«Худшая ложь, какую я слышал. Она даже не пытается притворяться, – подумал принц. – Наверное, она вообще лгать не умеет. Зачем ей?»

– Как думаете, трудно будет везти рхунку в Эстрамнадон? – поинтересовалась служанка, чтобы сменить тему.

Надо же, оказывается, ей известно, куда и зачем мы направляемся. Трейя не задавала вопросов, однако явно знала больше, чем положено. Челядь вечно подслушивает по углам. Интересно, чьи речи подслушала ее бабушка? Надо же, Феррол – женщина! И что она может знать о гордости? Впрочем, сейчас Трейя точно ничего не расскажет. Слуги – как мыши: если застать врасплох, можно разговорить, если вспугнуть – убегут, и не поймаешь.

– Нет, – ответил Мовиндьюле, снова укладываясь на землю. – Самое трудное – управляться с лошадью, которая везет клетку. Не люблю лошадей.

– Рхунка сидит в клетке?

– А как еще обращаться с опасным зверем?

– Разве она представляет опасность?

Мовиндьюле понимал ход ее мыслей: если он способен отпугнуть медведя, почему боится какой-то дикарки? Однако принц хорошо помнил, как удирал с высокой скалы неподалеку от Алон-Риста, спасая свою жизнь. Джерид тогда заметил: «Одним талантом тут не обойдешься. Удар был такой силы, что мне показалось, у Авемпарты есть башня-близнец».

Мовиндьюле до сих пор не понимал, как это возможно. Джерид тоже. Еще мгновение, и они бы оба погибли.

Погибли.

Тогда принцу едва исполнилось двадцать шесть. Как глупо – погибнуть в столь юном возрасте! По лику Элан бродят толпы выживших из ума тысячелетних старцев, а я бы умер, не успев прожить и четверти века!

Мысль внушала тревогу. Даже если на рхунке заколдованный ошейник и она заперта в клетке, Мовиндьюле все равно не горел желанием с ней встречаться. К сожалению, Джерид не мог снять ни одного миралиита с наблюдательного поста на реке, а принц как раз оказался свободен. Более того, он уже знал, на что эта тварь способна, и не склонен был ее недооценивать.

– Любой дикий зверь опасен, – криво улыбнулся Мовиндьюле. – Но пока я рядом, тебе не о чем беспокоиться. Я – миралиит, а она – всего лишь жалкая рхунка.

Забившись в угол тесной камеры, Сури дрожала от холода. Плащ и ассику у нее отобрали, оставив ей тонкую льняную рубаху. Однако холод – не самое большое горе: в камере не было окна. Девушка не могла дышать. Стоило ей подойти к запертой двери, как снаружи раздавался злобный окрик: «Прочь!»

Выпустите! Выпустите меня отсюда!

Эти слова колотились внутри ее головы – то по-рхунски, то по-фрэйски, то на смеси языков. Сердце билось, будто крылья колибри, мышцы сводило от напряжения.

Выпустите! Выпустите меня отсюда!

Болело везде. Сильнее всего – руки и ноги, отбитые о дверь. Не переставая кричать, Сури всем телом колотилась о стены камеры. В результате она серьезно повредила плечо и едва не раскроила череп. Боль помогала: телесные страдания уменьшали панический страх.

Сури еще ни разу не впадала в панику. Конечно, ей и раньше доводилось бояться, однако все предыдущие переживания казались детскими пустяками по сравнению с леденящим ужасом, который обуял ее, когда дверь закрылась. Сури почти утратила человеческий облик; благо, большую часть времени она провела как будто снаружи, наблюдая за собой со стороны.

Это не я. Или я сошла с ума.

А еще она помнила смех и голоса.

– Экая злобная тварь!

– До чего уродливая!

– Опять колотится в дверь.

– Может, нам следует что-то предпринять? Она же забьет себя насмерть.

– Гляди-ка, у нее кровь.

– Надо же… красная. А я думал, она у них черная или зеленая.

Постепенно голоса стихли. Сури выбилась из сил и рухнула на пол, измученная и окровавленная. Все, что ей оставалось, – стонать и плакать, свернувшись клубком. Пол был устлан соломой, но ее не хватало, чтобы защититься от пронизывающего холода. Гостеприимная башня превратилась в тюрьму.

Выпустите! Выпустите меня отсюда!

Мистик сжала кулаки, зажмурилась и попыталась призвать на помощь силы природы. Ничего не вышло. Она была совсем одна, обессиленная и всеми покинутая.

Прошло то ли несколько часов, то ли несколько дней. В голове вертелось бесконечное: «Выпустите меня! Выпустите!»

Наконец заколдованный круг разомкнулся.

– Ты меня слышишь? – спросил кто-то.

Сури не ответила. У нее не осталось сил.

– Мовиндьюле едет за тобой. Он уже близко. Знаешь, кто это? Понимаешь, что это означает?

В дверь застучали. Послышалось тяжелое дыхание.

– Нравится тебе здесь, рхунка? Ванну принять не желаешь? – Раздался издевательский смех и звук удаляющихся шагов.

Сури перестала повторять про себя фразу: «Выпустите меня отсюда!» Вместо нее в голове зазвучало: «Мовиндьюле едет за тобой».