После смерти султана Айюбидов трудностей у английского короля меньше не стало. Едва избежав гибели, когда его корабль потерпел крушение в непогоду в районе Венеции, король продолжил путешествие в родную страну по суше. Даже соблюдая инкогнито, чтобы избежать столкновения со своими европейскими врагами, он был схвачен в Вене своим старым недругом еще со времен осады Акры герцогом Леопольдом Австрийским — очевидно, попытка Ричарда выдать себя за скромного простолюдина провалилась, поскольку он забыл снять с пальца сказочно красивое кольцо с драгоценными камнями. В крошечном замке на Дунае английский король провел больше года, что стало причиной грандиозного политического скандала на Западе. Он был освобожден в феврале 1194 года после длительных переговоров и выплаты крупного выкупа. Но в конце XIII века появилась более романтическая история, согласно которой королевский трубадур Блондель упорно разыскивал своего друга и хозяина по всей Европе. Он останавливался у подножия бесчисленных замков и пел песню, которую когда-то в молодости сочинил вместе с Ричардом. Король действительно сочинил по крайней мере две печальные элегии (обе уцелели до наших дней), но история Блонделя — художественный вымысел, еще один штрих к легенде о Ричарде Львиное Сердце.

Несмотря на все свои дурные предчувствия и длительное отсутствие, Ричард по возвращении обнаружил, что анжуйские владения остались под его правлением, а преданные королю люди не пошли за подстрекавшим к мятежу Джоном. Филипп-Август, однако, смог воспользоваться своими преимуществами и захватил ряд замков вдоль границы с Нормандией. Большую часть последующих пяти лет Ричард провел в кампаниях против Капетингов. Занявшись европейскими делами, он больше не возвращался на Святую землю. В конце XII века Ричарда все-таки подвела склонность в любом сражении стремиться на передовую. Во время осады небольшого замка в Южной Франции он был ранен в плечо стрелой из арбалета. Через несколько дней у него началась гангрена, и 6 апреля 1199 года английский король умер в возрасте сорока одного года. Его тело было похоронено в Фонтевро рядом с его отцом Генрихом II, а сердце предано земле в Руане.[333]

Современники вспоминают Ричарда Львиное Сердце как несравненного воина и превосходного крестоносца. Он считается королем, который поставил на колени самого могущественного Саладина. Ему в заслугу часто ставят спасение Утремера. Смелый и коварный, опытный в сражении, он стал равным противником султана Айюбидов. Но, несмотря на его несомненные достижения в священной войне, анжуйскому королю всегда с трудом удавалось согласовать свои многочисленные обязанности, он разрывался между необходимостью защищать свое западное королевство и желанием окружить себя легендой в Палестине. И что самое главное, он так и не сумел понять истинную природу священной войны и потому не привел Третий крестовый поход к победе.

После Третьего крестового похода на Западе стали появляться вопросы относительно значения и эффективности христианской священной войны. «Ужасы» 1187 года — поражение франков при Хаттине и захват мусульманами Иерусалима — подтолкнули Европу к отправке на Восток самой крупной и хорошо организованной экспедиции. Величайшие короли латинского христианского мира повели в бой десятки тысяч крестоносцев. И все же Святой город остался в руках ислама, так же как и одна из самых почитаемых христианских реликвий — Истинный крест. Учитывая физические, эмоциональные и финансовые жертвы, принесенные в 1188–1192 годах, и последовавший за ними шокирующий провал, латинское христианство рано или поздно должно было снова задуматься об очередном Крестовом походе, пересмотрев и придав новую форму идее священной войны во имя Бога.

Фундаментальные сдвиги, происшедшие в латинской Европе, также помогли разжечь пламя «преобразования» христианской священной войны. Движение крестоносцев зародилось и оформилось в XI веке и начале XII. Но к 1200 году многие существенные черты западного общества изменились и продолжали трансформироваться: ускорение урбанизации меняло структуру населения, стимулировало социальную мобильность и усиление класса купцов. В таких странах, как Франция, усилилась централизация королевской власти. Более важными были связанные с этим перемены в интеллектуальной и духовной жизни Европы. С самого начала крестоносный энтузиазм подстегивался тем фактом, что почти все латиняне чувствовали огромную потребность получить отпущение грехов. Но в ходе XII века отношение к искупительной и благочестивой практике претерпело развитие, и на Запад просочились новые идеи относительно того, что есть «хорошая христианская жизнь».

Постепенно внутренние формы духовности стали преобладать над внешним проявлением благочестия. Впервые в Средние века то, что человек думает и чувствует, во что верит, стало таким же, или даже более важным, чем то, что он говорит и делает. В связи с этим человеческие отношения с Богом и Христом стали считаться более личными и прямыми. Эти идеи имели большой потенциал и могли разрушить установившиеся рамки средневековой религии. Ритуал, ведущий к спасению, такой как физическое паломничество, — одна из основ крестоносного движения, — к примеру, лишался смысла, если значение имело лишь внутреннее раскаяние. И если, как начали предполагать теологи, милосердие Господа вездесуще и присутствует во всех и во всем, тогда зачем отправляться в путешествие на другой край земли, чтобы пытаться найти Его прощение в таком месте, как Иерусалим? Полная преобразующая сила этой идеологической революции проявилась намного позже, но первые признаки ее влияния в XIII веке уже ощущались.

В начале XIII века латинское христианство также столкнулось с более прямыми и безотлагательными проблемами. Первой была ересь. Европа некогда была оплотом религиозной ортодоксальности и подчинения догматам, но в течение последнего столетия на Западе наблюдалась вспышка (почти эпидемических масштабов) всевозможных «еретических» верований и движений. Они колебались от сравнительно безобидного подстрекательского бреда не имевших духовного сана демагогов до сложных и довольно-таки замысловатых альтернативных религий. Среди последних можно назвать дуалистов катаров, веривших в двух богов, доброго и злого, и отрицавших то, что Христос когда-то жил на земле в человеческом облике (а значит, они отрицали первичные латинские христианские доктрины — распятия, искупления и воскрешения). Помимо осужденных Римско-католической церковью как еретики, были и другие течения, также отличные от традиционных, но тем не менее сумевшие заручиться папским одобрением. Это монахи нищенствующих орденов — францисканцы и доминиканцы, — которые выступали за бедность, посвящали себя донесению слова Божьего до людей с большим пылом и рвением. Церковь вскоре захотела использовать ораторский динамизм монахов для проповедования нового Крестового похода. Однако евангелический энтузиазм нищенствующих монахов также имел силу оказывать воздействие на цели священной войны; он вплетал нить изменений в знакомый фон завоеваний и обороны.[334]