Новости о катастрофе вызвали острую тревогу в Иерусалиме. Саладин не просто лишился большого количества крайне необходимых запасов — которые теперь оказались у врага, — но также «обеспечил» латинян вьючными животными, которые могли доставить эти запасы из Яффы в глубь страны. Когда экспедиционные силы крестоносцев 29 июня вернулись в Бейт-Нубу, султан начал готовиться к осаде. Баха ад-Дин, находившийся тогда в Святом городе, записал, что его хозяин начал «травить источники воды за пределами Иерусалима, уничтожать колодцы и пруды, так чтобы вокруг Иерусалима вообще не осталось питьевой воды». Кроме того, султан отправил гонцов, чтобы собрать войска даже из самых отдаленных уголков своей земли.[325]

К началу июля казалось, что Саладин не сомневается в намерении франков осадить Иерусалим. Момент решающего противостояния, которого он так надеялся избежать, наступил. В четверг 2 июля султан собрал доверенных эмиров, чтобы обсудить план действий. Встреча получилась мрачной: султан сидел в окружении командиров и советников, которые преданно служили ему долгие годы. Там был и Абул Хайджа Жирный, хотя его легендарная тучность достигла уже такой стадии, что он с трудом ходил и в присутствии султана был вынужден сидеть.

Баха ад-Дин тоже был среди присутствующих, и, согласно его рассказу, Саладин старался внушить своим командирам твердую решимость, неоднократно напоминая об их обязанностях и ответственности. «Знайте, что сегодня вы — армия ислама и его оплот. <…> Нет мусульман, которые могли бы дать отпор врагу, кроме вас, все мусульмане полагаются на вас». В ответ эмиры заверили его, что будут сражаться насмерть за Саладина, их властелина и покровителя, и сердце султана «возрадовалось».

Однако в тот же день, после окончания встречи, Саладин получил личную записку от Абул Хайджи, который предупреждал, что под внешним налетом лояльности и единства зреет восстание. Оказывается, многие люди против «подготовки к осаде», опасаются повторения катастрофы Акры. Также существовала опасность, что давнее противостояние между турками и курдами в армии Саладина может перерасти в открытый конфликт. Абул Хайджа посоветовал султану вывести основные силы своих армий за пределы Святого города, пока у него еще есть время, оставив только символический гарнизон.

Тем вечером султан призвал Баха ад-Дина и открыл ему содержание полученной им записки. Баха ад-Дин записал, что «Саладин чувствовал тревогу за Иерусалим, которая могла бы сдвинуть горы, и был очень расстроен. Я оставался рядом с ним всю ночь, которую мы проговорили о священной войне». На рассвете Саладин с тяжелым сердцем решил оставить Иерусалим — «он испытывал большое искушение остаться самому, но здравый смысл отверг такое решение, поскольку в нем заключалась опасность для ислама». Итак, выбор был сделан. Утром в пятницу 3 июля начались приготовления к исходу. Саладин воспользовался шансом и посетил Харам ас-Шариф (Храмовую гору) и там провел последнюю пятничную молитву в священной мечети Аль-Акса, где четырьмя годами ранее под его надзором была установлена изумительная кафедра Нур ад-Дина. Баха ад-Дин записал: «Я увидел, как султан пал ниц и что-то сказал, а слезы лились на его коврик для молитвы».

Однако тем же вечером пришли неожиданные ошеломляющие новости, в корне изменившие планы Саладина и придавшие новую форму всей войне за Святую землю. Юрдик, сирийский эмир, командовавший передовым отрядом Айюбидов, доложил, что франки пребывают в явном смятении. В своем сообщении он описывал, как в тот день «враги — все верхом — постояли на поле, а потом вернулись в лагерь», и добавил: «Посланы лазутчики для выяснения, что они намерены делать». На следующее утро — 4 июля — через пять лет после битвы при Хаттине — армии Третьего крестового похода свернули лагерь, повернулись к Иерусалиму спиной и начали отступать к Рамле. Среди «восторга и ликования» стало очевидно, что Святой город спасен.[326]

Уход крестоносцев оставил мусульман в состоянии радостного недоверия. Что стало причиной столь неожиданного решения? Лазутчики Юрдика смогли предложить только путаную и искаженную версию событий, доложив о споре, разгоревшемся между Ричардом и французами. На самом деле семена франкского отступления были посеяны еще в Аскалоне, когда Ричард утратил жесткий контроль над войсками и согласился на требование народа идти на Иерусалим. Когда экспедиция 10 июня добралась до Бейт-Нубы, стало очевидно, что Ричард в действительности не имеет намерения осаждать Иерусалим, несмотря на то что французы настаивали на атаке. 17 июня лидеры крестоносцев встретились, чтобы обсудить проблему. Даже два христианских источника, ранее всемерно поддерживавшие Ричарда, признали, что английский король яростно возражал против дальнейшего наступления.

Вероятно, Ричард Львиное Сердце привел три убедительных аргумента безнадежности осады: уязвимость линий связи латинян с побережьем, исключительный масштаб укреплений Святого города и наличие у Саладина подробных разведывательных сведений относительно сил и передвижений христиан. Король также прямо указал, что не имеет абсолютно никакого желания возглавить столь неразумное предприятие, поскольку его итогом станет «ужасный позор», из-за которого он будет навсегда обвинен, опозорен и лишится любви. Это признание предполагает, что Ричард в первую очередь думал не об интересах Крестового похода, а о своей репутации. Очевидно, король сформулировал свою позицию еще в Аскалоне, поскольку теперь сразу заговорил об изменении стратегии и немедленном переключении на египетскую кампанию. Весьма кстати оказалось и то, что у него уже был готов флот, ожидавший в Акре, чтобы перевезти запасы на Нил. Он намеревался лично заплатить своим 700 рыцарям и 2 тысячам пехотинцам и предложил финансовую поддержку любому другому участнику. На этом плане Ричард настоял бы еще в Аскалоне, если бы не был охвачен нерешительностью и сомнениями.

Между тем Львиное Сердце позволил Крестовому походу второй раз выйти в путь и оказаться вблизи Иерусалима. В такой ситуации любая попытка поставить военный реализм выше религиозного рвения заведомо сопряжена с гигантскими трудностями, если вообще не обречена на провал. Однако, несмотря ни на что, английский король попытался навязать свой план, создав некий орган — жюри, которое, и это неудивительно, сразу пришло к выводу, что «наивысшее благо для земли — покорить Египет». Когда Гуго Бургундский и французы отказались в этом участвовать, заявив, что они не двинутся никуда — только к Иерусалиму, ситуация зашла в тупик.[327]

Позволив Третьему крестовому походу оказаться в столь ужасном, безвыходном положении, Ричард Львиное Сердце отреагировал на это заявление крайне неудачно и неэффективно. Пребывая во власти раздражения, он просто отказался от поста главнокомандующего, заявив, что останется с экспедицией, но больше не будет ее возглавлять. Возможно, это было своеобразное балансирование на грани, призванное утихомирить несогласных, но, если так, позиция оказалась неудачной. Во многих отношениях, отрекшись от своей ответственности в критический момент, Ричард всего лишь признал неприятную реальность: великий анжуйский король теперь не имел ни власти, ни проницательности, чтобы вести за собой крестоносцев.