на редкость противоречив[448], можно утверждать, что за внешней путаницей скрывается относительно ясное и последовательное отношение к евреям: евреи функционируют как проекция собственных желаний, опасений и страхов Розанова. Это утверждение не означает, что у Розанова была единая точка зрения на евреев. Действительно, он колебался; его взгляды постоянно изменялись, хотя в конечном итоге вернулись на круги своя. Но у Розанова была одна постоянно выраженная черта: своим отношением к евреям он демонстрирует свои собственные заботы и идеи. Розанов отводит евреям роль идеологической антитезы своим основным интересам: христианству, русской истории и своей основной идее примата индивидуальности по отношению к коллективу. Отношение Розанова к евреям можно рассматривать как своего рода стереотипизацию, проекцию сначала личных культурологических фантазий, а уже потом порожденных на их основе мифов. Стереотипирование «является универсальным средством справиться с тревогами, порожденными нашей неспособностью контролировать мир. <…> Когда наше чувство порядка и контроля подвергается стрессу, когда ставится под сомнение способность „я“ управлять внутренним миром, который оно для себя создало, появляется тревога. <…> Мы проецируем эту тревогу на Другого, экстернализируя [449] нашу потерю контроля. Таким образом, Другой стереотипен, помечен набором знаков, параллельных (или отражающих) нашу потерю контроля»[450]. Представление Розанова о евреях берет начало в его страхе перед потерей контроля над реальной ситуацией того времени. Розанов проецирует на евреев свою тревогу по поводу своей возможности понимать изменения мирового порядка и, в частности, свой страх перед последствиями манифестирования своих собственных идей. Проецируя свои тревоги на евреев, Розанов пытается таким образом «установить порядок, точнее — иллюзию порядка в мире» [HOROWITZ. Р. 215–216].

Важнейшим обстоятельством, дополняющим этот вывод, на наш взгляд, является тот неоспоримый факт, что как традициона-лист-«почвенник» Розанов, даже во всероссийском «имперском» контексте, видел в еврействе не только Другого («чужеродца»)[451], а особую ментальность[452], порождающую враждебную русскому человеку духовную стихию. Он признавался в письме к Михаилу Гершензону (около 7 сентября 1909 г.), что всегда

… меня смущало «неодолимое семитическое влияние» (в литературе), «черенок-прививка» к русской душе вот этого «хорошо рассчитывающего», застегнутого, не «вихрастого» семитизма [ПЕРЕП: РОЗ-ГЕР].

В этой связи напомним читателю, что:

В XIX веке наблюдаются с одной стороны бурное развитие науки, поставившее под вопрос многие христианские догмы, с другой стороны — развитие расовых теорий с идеей о существовании превосходства одних человеческих рас над другими и формированием мифа об «арийской расе» господ. В то же время христианская историософия продолжала влиять на идеи расовых теоретиков. В новой оппозиции христиан, или Новый Израиль, сменили «арийцы». Христианская эсхатология оказала влияние на новые эзотерические концепции о регулярной смене эпох и рас, например в теософии Елены Блаватской: большую популярность получило учение о близящемся конце эры Рыб, чреватом всеобщим упадком и глобальными катаклизмами, после чего должна прийти новая раса. Эзотерики считали нынешнюю эпоху временем господства «арийской расы», в то время как случайные остатки прежних рас, к которым относились и семиты, обречены на вымирание (Блаватская считала семитские народы ответвлением «арийских», «выродившимся в духовном плане и усовершенствованным в материальном»). В этой парадигме евреи («семиты») с приписываемыми им негативными характеристиками воспринимались культурно бесплодными и не имеющими будущего. Будущее связывалось с универсальными людьми, «арийцами» [ШНИРЕЛЬМАН].

Все страстные декларации Розанова — мыслителя по национальной проблематике вытекают из исповедуемой им этноми-фологической историософии. По сути своей она не оригинальна, поскольку целиком и полностью базируется на расистских идеях, разработанных в трудах немецких националистов-антисемитов — Рихарда Вагнера, Х. С. Чемберлена, де Лагарда, Марра и др. В полном соответствии с представлениями этих немецких мыслителей Розанов выделяет два периода, соответствующие историческому существованию «двух великих племен» — «иудейского» (или «семитического») и «арийского» (все остальные народы после Рождества Христова). «Иудеи» — это ветхозаветное племя тайного, несловесного, священного родовоспроизводства, в розановской метафорической системе — «Великое Чрево». «Арийцы» же, напротив, «словесны», «объективны» и «бесполы». Их активность экстравертна, она направлена на государственную деятельность, науки, искусства, в отличие от интровертов иудеев (семитов), у которых все сосредоточено на внутренней родовой жизни (семье, деторождении) и конкретном бытии человека, то есть на том, что заповедано Ветхим Заветом в акте Творения. Именно благодаря своей библейской родовоспроизводительной сущности, «иудеи» и стали для Розанова эталоном «правильного» семейного бытия:

И помни:

жизнь есть дом. А дом должен быть тепел, удобен и кругл. Работай над «круглым домом», и Бог тебя не оставит на небесах. Он не забудет птички, которая вьет гнездо («Апокалипсис нашего времени»).

«Арийцы» же, по мнению Розанова, несмотря на новозаветную надежду, не смогли «вместить в себя великие дары Искупления», их история — суть «череда полинявших фактов». Это произошло главным образом потому, что брак и семья для «арийцев» не стали смыслом Нового Завета: для Церкви брак — это только «разрешенный грех», а для народа — и вовсе «игры Вакха и Киприды». В этой связи, как утверждает Розанов, и образовался в православии тот религиозный «провал», который катастрофически разрастаясь, привел, как следствие, к культурно-исторической катастрофе «старой России» в 1917 году.

С позиций расового этнонационализма Розанов объявлял «арийцев», к коим в первую очередь причислял богоизбранный русский народ, особой этнической группой, которая отличается необычным творческим потенциалом, и в силу этого способна к ведению победоносных войн, захвату и заселению новых земель, покорению народов, созданию великих произведений искусства и т. п. В глазах Розанова, арийцы с самого начала своего вхождения в историю заявили себя носителями высшей культуры и цивилизаторами. В соответствии с постулатами физической антропологии второй половины XIX в. им к креативно-деятельному потенциалу арийцев добавлялся еще такой важный элемент, как расовый облик. Розанов был убежден в особого рода телесности еврея, как Другого, отличающей его якобы от арийца, см. об этом в [ГОЛЬДИН] и книге Генриетты Мондри «Особые тела: конструирование еврея в русской культуре с 1880-х гг.» [MONDRY (I)]. Таким образом, некритически нахватавшись по примеру обожаемых им славянофилов новейшей немецкой мудрости, Розанов стал видеть в мифических «арийцах» особую расу, а все их добродетели относить на счет имманентно присущим им. якобы, сверхпозитивным биологическим качествами, передающимися генетическим путем.

На русской почве он однозначно выступал как пропагандист биологического расизма, иногда видоизменяя его тезисы — под «русскую свинью»[453], но чаще, буква в букву повторял идеи западных апологетов арийства[454]. В частности, следуя по стопам Рихарда Вагнера, он декларировал низкий уровень креативности у евреев в сравнении с арийцами — сиречь русскими. На этом пути он озвучивает удивительные наблюдения:

Почти не встречается еврея,