выборов и мандатов, пользуясь «расспросами с пристрастием» каждого организатора подрайона и каждого выборного делегата. А где чувствовалась надобность, мы незаметно производили и нечто вроде политического экзамена.

Впечатление у Ветерана и у меня было самое отрадное: у делегатов сердца бились в унисон, мысль у всех поглощена одной заветной целью — стать на защиту партии, не склонить ее знамен.

Настроение очень поднялось, когда пришел Тимофей. Как-то хорошо все захлопотали, заволновались. На его приход мы не надеялись.

— Эка, — сказал Тимофей, — нынче, пожалуй, у нас и не такие надежды оправдаются. Ты смотри, сколько людей прибывает… И какой порядок! А настроение-то! Расцеловать всех хочется. Я сейчас, уже здесь, в кустиках, разговорился с некоторыми… Боевые ребята, первый сорт! Рабочая масса выделяет соколов… ничуть не хуже пятого года, сокол к соколу!

Отведя меня в сторону, он шепнул:

— А Сундука-то нет!

Больше он ничего не прибавил. Тревога, боль, горькие опасения сжали мне сердце, и я не в силах был ответить что-либо.

Появился Жарков, подошел к Тимофею, Ветерану и подозвал меня.

— Ну, тройка, хочу, чтобы вы меня выслушали и чтобы как следует поняли. Долго я думал и решил: не могу выставить свою кандидатуру в районный комитет. Не могу, хоть и обещал Сундуку.

— Да почему же, Иван Елистратович? Почему такой поворот?

— Да просто решил пока воздержаться. Помогать вам в работе буду, всей душой буду, а чтобы войти в комитет — нет, рановато еще.

— В каком смысле рановато?

— Как сказать… вроде не дозрел еще…

Тимофей и Ветеран рассмеялись:

— Годков мало, да и в рабочем движении новичок! Так, что ль, скажешь?

— Ну и еще рановато, потому что поглядеть бы сначала, присмотреться не мешает.

— Да ты говори прямее.

— Ну, а прямее… состав у вас намечается больно однородный.

— Это верно: только из тех, кто верен революции. А ты-то разве не из тех же самых?

— Так-то так. И я из тех, а все-таки…

Наконец пришел Сундук. Тимофей просиял, ударил меня по плечу:

— Ну вот, Павлуха, а ты уж голову было повесил.

Сундук сейчас же заторопился открыть конференцию. Но я успел перед открытием сообщить ему о Жаркове.

— Вот оно как? — раздумчиво сказал Сундук. — Не ожидал я, Павел, такого оборота. Это какие-то новые влияния на него. Видно, меньшевики очухались от первой растерянности после статьи Ленина и уже начинают нажимать на тех, кто стал на партийные позиции. Борьба, брат, борьба! Она никогда не прекращается. И всегда надо оставаться начеку. Но врете, собачьи дети, я вам Жаркова так просто не отдам. Я поборюсь еще за него. Пора отнять его у меньшевиков совсем и навсегда.

Конференция открылась. Солнцев сообщил от мандатной комиссии, что вместо ожидавшихся сорока — пятидесяти представлено семьдесят восемь партийных организаций с фабрик и заводов, а делегатов вместо ожидавшихся восемнадцати — двадцати явилось сорок два, полномочия которых проверены и признаны законными.

Доклад сделал Сундук. Он подробно говорил о предстоящей нам работе.

— Дорогие друзья, — начал Сундук, — на состоявшемся за границей пленуме примиренцы поддались влиянию ликвидаторов и изменнически толкали партию в болото. Но они просчитались, их заговор был угадан, разоблачен и разбит Лениным.

Теперь ленинская линия получила живое воплощение в ясном плане: созыв общепартийной конференции, издание легальной партийной газеты и создание нелегального практического центра в России.

Знайте, что в нашей повседневной работе мы с вами шаг за шагом выполняем частицу этого обширного плана. Наша районная конференция сейчас есть тоже один из шагов к созданию во всей стране такой крепкой нелегальной партийной организации, голос которой через будущую партийную легальную газету услышит весь рабочий класс. Не забывайте, помните каждую минуту об этом большом значении всякого вашего шага, и пусть это сознание удесятерит ваше мужество…

Когда Сундук кончил, нам долго пришлось унимать аплодисменты делегатов и напоминать им, в какой обстановке протекает конференция.

…Милая Клавдия, милая Соня, отчего вы не с нами в эти радостные минуты?.. И чем сильнее моя радость, тем тяжелей и горше мне ваш плен. Я знаю, что и там, за стенами тюрьмы, вы также полны гордости и счастья от сознания, что боретесь в рядах великой и непобедимой революционной армии.

Конференция избрала районный комитет. Вся наша тройка вошла в него, а кроме того: Прохор — он был избран единогласно, Степан, Солнцев, Алеша от Бромлея. Избрали заочно Бескозыречного: перед тем мы узнали, что слухи о его аресте неверны, что он скрылся временно. Избрали еще пять человек для замены на случай арестов.

Сундук поздравил конференцию с выбором руководящего районного центра и огласил приветствие от вновь избранного Московского комитета.

С лукавой улыбкой он рассказал о телеграмме начальника московской охранки, пропевшего нам отходную.

Какой веселый смех, какой победоносный хохот раздался по всему лесу!

— Они нас уже похоронили, — заключил Сундук, — а мы в это время с твердой надеждой и мужеством неутомимо роем могилу всему их строю.

Итак, кончается самый мрачный этап. Мы на исходе ночи. Больше невозможен возврат к пережитой и побежденной нами распыленности. Скоро должно начаться наше наступление.

Мне отсюда сквозь деревья видно широкое поле. За ним бесконечная дорога. А там — могучая, в дымке под голубым небом, Москва.

Сколько надежд поет в этот день в наших сердцах! Придет время, придет наше время!