Полагаю, что это небольшое отступление, как ни что другое характеризует произвол, творившийся на нашей земле волею больших и малых людей, возомнивших себя гениальными творцами истории.

* * *

Возвращаюсь к созданию нами молота.

Через редуктор электромотор приводил в движение шкив. Через него перекинули ремень, закреплённый одним концом к полутонному бойку. А сам боёк поднимался в деревянных параллелях с пришитыми к ним рельсами.

Один человек с небольшим усилием натягивал свободный конец ремня, перекинутый через шкив, и последний, вращаясь в направлении тянущего его человека, поднимал боёк. Обратный ход бойка происходил за счёт собственного веса. Человек отпускал ремень, трение между шкивом и ремнём нарушалось, и боёк падал вниз.

Большим недостатком этой конструкции было то, что человеку при каждом подъёме приходилось пятиться несколько шагов назад, а для следующего подъёма — возвращаться в исходное положение. Но всё же это было куда легче, чем целый день махать кувалдой. Люди даже приспособились соизмерять силу удара, бросая боёк с различной высоты.

Протяжка головки рельса для клиньев и формовка на окончательный размер теперь производилась под молотом. Под ним же гнули и скобу.

Когда начали делать топоры и кирки (тоже из головки рельса для Интауголь), наш молот был загружен полностью.

Несмотря на перевод кузницы на работу в две смены, четыре наличных горна не могли обеспечить выполнение заказа в договорный срок, и Петкевич добился разрешения на постройку новой кузницы. Он же привёз из Инты двенадцать горновых коробок и форм, около трёх тонн листового железа, дутьевой вентилятор, немного профильного проката.

Здание новой кузницы было запроектировано нашей абезьской проектной группой. Как и кем этот проект был утверждён долгое время для меня оставалось загадкой.

Деревянное здание с засыпными стенами длиной семьдесят пять метров, шириной десять метров и высотой до конька крыши метров шесть с половиной. Кровля в два слоя из дранки нашего же изготовления. В торцевой части кузницы контора из двух комнат и вход в слесарную мастерскую. Слесарка сообщалась дверью с кузницей. Второй вход в кузницу был прямо со двора. В кузнице двенадцать горнов и дутьевой вентилятор. Воздух засасывается с улицы через калорифер, подогреваемый специальной печью опилками. Тяга в двадцатиметровую трубу, сделанную из бензиновых бочек, скреплённых вдоль уголковым железом. Над всеми горнами — вытяжные колпаки и вытяжные трубы, вокруг труб — песочницы. Против горнов установлен наш молот.

Всё сделано с претензией. Стены оштукатурены и побелены, кровля выкрашена жаропрочной краской.

Новоселье справили с помпой.

Через месяц приехали заместитель начальника Интауголь и начальник Инталага. Был учинён большой разнос Петкевичу за такое сооружение. Потом приезжала специальная комиссия, долго рылись у Чучмая в бухгалтерских книгах, пытались атаковать проектировщиков. Но создать дело не удалось.

Разрешение на строительство кузницы в соответствии с нашим проектом, оказывается, было подписано самим начальником Интауголь, проект и смета утверждены всеми инстанциями, которым положено это утверждать. Отступлений от проекта не обнаружили, деньги и материалы израсходованы в пределах сметы.

Петкевич хитро посмеивался, и не без оснований. Оказывается, все утверждения провёл началы i и к Печорской железной дороги — наш заказчик противоугонов.

— Ты помалкивай, нас с тобой не укусят, — говорил Петкевич, — а друг с другом пусть себе грызутся сколько влезет. Заказ-то железнодорожников выгоден даже в наших условиях, это они уже усмотрели из бухгалтерских отчётов. Ведь выработка на одного человека у нас гораздо выше, чем у них. А с постройкой кузницы заказа у нас не отберёшь, вот их это и бесит. Вначале отмахнулись, хотели насолить Петкевичу, а обернулось наоборот — насолили себе, да ещё и с пересолом. Они забыли, что я дорожный мастер и сразу учуял, что железнодорожники будут нашими союзниками, что бы мы ни задумали, конечно, разумное. А сейчас полтораста тысяч до конца года мы как-нибудь осилим. Значит, около миллиона рублей инвалидный лагерь преподнесёт в кассу Интлага. Вряд ли кто из прорабов Инты сможет показать такую цифру.

А через месяц произошёл другой разговор.

— Очевидно, после выполнения нами договора на противоугоны, управление Печорской дороги не возобновит его. Мы работаем всё же дороговато. Я уже краем уха слышал, что возобновляется централизованное снабжение противоугонами, наверное, восстановили завод по штамповке. А поэтому нам пора подумать о других заказах. Интинские снабженцы с удовольствием будут брать у нас топоры, колуны, кайла, молотки только по прейскурантным ценам. Им нужны дверные замки, ручки, оконные шпингалеты, форточные закрутки, дверные и оконные шарниры, словом, весь ассортимент скобяных изделий. Не меньший спрос на паркетную плитку, оконные рамы, двери, мебель. Учти, что металлоломом и инструментом они снабдят нас полностью.

Экспериментальные поковки показали, что топоры и кайла у нас пойдут. Выгодно оказалось заниматься почти всеми скобяными изделиями при их массовом изготовлении и устройстве ручных прессов, просечных и гибочных станков.

До конца года часть людей у нас работала над изготовлением оснастки, приспособлений, штампов, пуансонов, матриц. Работа технологом на заводе «Красный Октябрь» пришлась весьма кстати.

Ни одна деталь не делалась в тисках. Всё штамповалось, просекалось, гнулось на ручных станках, работа на которых не требовала никакой квалификации. Люди шли работать охотно. Не тяжело, а самое главное, в тепле, да и на табак перепадает.

Интинские снабженцы не обманули. Подбросили инструмент, прислали металл. Сперва небольшими партиями, а потом, в точном соответствии с договором, мы начали отправлять в Инту топоры, кайла, скобяные изделия, паркет, мебель.

ТЕПЛИЦА

Наступление полярного дня, когда солнце, вынырнувшее из-за горизонта, начинает круглосуточно кружить по небосводу и перестаёт закатываться за горизонт, ещё не означает наступления лета. Кругом, куда ни глянет глаз — лежит снег. Солнечные дни чередуются с метелями и пургой, и трудно сказать — чего больше. Только в конце июня наступает короткое полярное лето. Природа как бы торопится уложиться в два отведённых ей месяца. Земля, освободившаяся от снега, покрывается необъятным для глаз растительным покровом из мхов, лишайников, лютиков, маков. Цветут голубика, брусника, морошка. Тундра заиграла разноцветьем. Причудливо изогнутые, прижавшиеся к земле берёзки и ивы покрываются бледно-зелёными листиками.

Созревают безвкусные, водянистые, без всякого запаха, ягоды. В озёрах и болотах неподвижная, кажущаяся чёрной вода отражает серебристые, причудливой формы облака, ежеминутно меняющие свои очертания и цвет. В этой тихой, как бы мёртвой воде плещу гея, играют друг с другом, оглашая воздух криком и писком, гуси и утки.

Откуда и зачем прилетели они в это безрадостный и холодный мир известно лишь им самим. Поиграют, отдохнут и улетят, чтобы снова и снова возвращаться сюда. Они вольные птицы