— Чьей надежды? — прошептал Адриан. — Чьей? Надеяться-то некому…

Рука на его плече сжалась. Не грубо. Скорее, ободряюще.

— Вашим детям. Вашим внукам. Тем, кто продолжит клан Эвентри после вас. И благодаря вам.

Адриан зажмурился. Всё это было так странно, так неправильно — слышать такое от Одвелла, находясь в его руках в своём собственном замке…

— Что вы хотите? — снова спросил он.

— Помощи.

— От меня?

— От тебя.

— И… что я… должен сделать? — было трудно даже выговорить это, но он сумел. И Рейнальд снова улыбнулся, лучисто и заразительно.

— Да, в сущности, почти ничего. Просто — быть хорошим заложником. Быть послушным, не пытаться бежать или напакостить. Я уже послал гонца к твоему брату. Вскоре он узнает, что ты здесь. Я предложу ему сложить оружие и прекратить поднятый против нас поход в обмен на тебя, здорового и невредимого. И я уверен, что, подумав как следует, он согласится. Клан — это не земли и замки, Адриан. Клан — это люди. Вас в клане осталось всего двое. Ты в руках врагов, а твоего брата могут убить на поле боя. И кто выиграет от этого? Бонды, посредством которых воюет против нас твой брат — или которые, напротив, сами воюют с нами его посредством? Конунг, которому на руку ослабление Одвеллов? Но не ты и не я. И не наши кланы. Вы, Эвентри, побиты, но не повержены. Вы сможете начать всё заново. Вы септы конунга, он даст вам новые земли и новые замки. И однажды, если вы сочтёте нужным, то вернётесь сюда и убьёте нас. Но не делайте этого сейчас, когда это может обернуться окончательным уничтожением для всех нас.

Он объяснял, уговаривал, он почти просил. И о чём просил? О такой малости… Адриан, разве не этого ты хотел с самого начала? Просто сложить руки и тихо дождаться, пока придёт Анастас и заберёт тебя отсюда. Вот именно это ты и должен делать теперь. Это самый правильный выход. И это так легко.

— Мы договорились?

Рейнальд всё ещё держал руку на плече Адриана. Тот сглотнул. Потом снова.

— Мне можно выйти отсюда? — спросил он — и не смог удержать вздоха, когда Рейнальд с сожалением покачал головой.

— Индабиран вообще считает, что тебя надо держать в темнице. А поскольку мы порешили отдать замок Эвентри ему, то он здесь теперь хозяин… Он слушается меня, до определённого предела, но всё же я — не мой отец. Я выторговал для тебя всё, что мог. Тебе придётся пожить здесь какое-то время — если всё пойдёт как следует, то не дольше нескольких дней. В ближайшие дни будет пир. Я хотел бы, чтобы ты появился там. Ты сделаешь это?

Адриан снова сглотнул — и кивнул. Он чувствовал странную, глупую благодарность к этому человеку, который пришёл и вот так просто объяснил ему, что надо делать.

И старательно гнал от себя тихое, упрямо скрежещущее в глубине души чувство, что не должен, не должен поступать так, как его пытаются убедить.

— Спасибо, — сказал Рейнальд Одвелл. — Я правда рад, что мы друг друга поняли.

Он наконец отпустил его плечо и отошёл. Адриан окинул взглядом комнату, бывшую, как он вдруг ясно понял, камерой его заключения.

— Вы не могли бы…

— Что?

— У мэтра Лорана… у лекаря… есть одна книга. Точнее, выписки из книги. Я хотел бы их переписать. Если позволите. Мне надо бумаги, чернил и всего такого…

— Конечно, — улыбнулся лэрд Одвелл. — Ты умеешь читать? И любишь, как я понимаю? Это редкое свойство.

Адриан не ответил. Он не знал, почему вспомнил сейчас о «Miale Allerum»; именно сейчас, после разговора о судьбе его клана, которая и впрямь не в малой степени зависит от него. Просто остаться на месте и ждать… и переписывать книгу, которая содержит тайну спасения тысячи жизней. Что, спрашивается, может быть лучше?

— Спасибо, — сказал он, эхом отозвавшись на только что услышанные слова.

Рейнальд Одвелл посмотрел на него со странным чувством. Потом протянул руку и коснулся пальцами его щеки.

— Ты славный мальчик, — сказал он. — Я думаю, ты вырастешь толковым человеком.

«Твой брат думает иначе», — едва не вырвалось у Адриана — и ему нестерпимо захотелось сказать это вслух. Сказать, что знает Тома… Тобиаса. Что он до сих пор жив. Сказать — и посмотреть, что отразится в лице этого красивого, умного, холёного мужчины, так складно и, казалось, так искренне говорившего о своей любви к клану. И понять, тогда в самом деле понять, так ли уж он искренен в действительности.

Но он ничего не сказал. Просто смотрел Рейнальду Одвеллу в спину, молча, пока тот уходил.

Когда дверь закрылась и в замочной скважине со щелчком повернулся ключ, Адриан без сил опустился на постель. Он устал, у него болело всё тело, он опять чувствовал себя больным. Он стал стаскивать с себя рубашку, ворот которой так заботливо укладывал лэрд Рейнальд — и застыл на полпути, с поднятыми руками и задранными локтями.

Он слышал голос.

«Адриан…»

Очень далёкий, неуверенный, как будто уставший от долгих, бесполезных воззваний, но звавший всё равно. Смутно знакомый. И в то же время — совсем чужой.

«Адриан… Адриан… Адриан…»

Он зажмурился. Том говорил ему, что это случится. Что он услышит это однажды. Что она всегда говорит с такими, как он. Умеет как-то находить их. И напоминать им о том, что они ей обещали, если им не посчастливится забыть или сделать вид, будто забыли…

«АДРИАН».

Она уже была здесь. Здесь, в нём, в его голове. Совсем рядом. Она нашла его и поняла это. И обрадовалась.

Его обдало холодом, когда он ощутил её радость.

«АДРИАН! Я знала! Знала, что ты жив, что ты здесь! С тобой всё в порядке? Ты сердишься на меня? Но я знала, что ты должен оказаться там, именно там, Адриан. Ты должен быть там, где…»

Она говорила торопливо, сбивчиво, и каждое слово будто вбивало гвоздь в его висок. На мгновение ему захотелось раствориться в этом голосе, нырнуть в него и утонуть, и не слышать никогда ничего больше… Адриан стиснул зубы, заставляя себя вынырнуть из этого омута. Отчего-то ему стало противно, неизъяснимо противно слышать этот голос — хотя он знал, что она права, и он делал, и ещё сделает то, что она сказала. Но слышать её он не хотел. Не после того, как она продала его Индабиранам — не важно, почему, и о чём она в это время думала, и кому она желала добра.

«Никто никому не желает добра», — подумал Адриан Эвентри, ложась на мокрую измятую постель, где метался в бреду столько дней. Рейнальд Одвелл сказал, что не бывает дурных людей, но он сам запутался в собственной лжи. Если нет дурных людей, то и хороших тоже нет. И добра никто никому не желает, так же как и зла. Каждый лишь стремится сделать то, что он хочет и должен сделать.

«Вот и я, — решил Адриан, — буду заботиться только об этом».