в порядок свои дела и готовился, говоря словами Шелли, к тому, что смерть поставит "свой знак и печать / На всем, что мы есть, и на всем, что мы чувствуем, / На всем, что мы знаем, и на всем, чего мы боимся". Как пронзительно написал поэт:

 

Сначала умирают наши удовольствия, а потом

Наши надежды, а затем наши страхи - и когда

Они мертвы, а долг остался,

Пыль утверждает пыль - и мы тоже умираем.

 

Все то, что мы любим и чем дорожим,

Как и мы сами, они должны увянуть и погибнуть;

Таков наш грубый смертный жребий.

Сама любовь, не так ли?

 

HFO наслаждался своими удовольствиями до конца, хотя приступы плохого самочувствия, начавшиеся с серьезной инфекции горла в начале 1997 года, периодически причиняли ему неудобства и страдания. Он читал, посещал собрания Роксбургского клуба в Лондоне - старейшего в мире общества библиофилов, членами которого были только читатели с выдающимися библиотечными коллекциями, - и прогуливался по Мейн-стрит, 44, где к нему относились с благоговением и привязанностью.

HFO продолжал путешествовать по всему миру, но больше времени проводил с друзьями и семьей в своих домах - доброжелательный, хотя и отходчивый хозяин, демонстрирующий вспышки тепла и остроумия. И, конечно, с Бриджит рядом он продолжал любить лошадей. Супруги купили жеребца Форт Вуд, от которого родился чемпион по кличке Конский каштан. Конь Каштан был превращен в величественную галопирующую машину начинающим тренером Майком де Коком, новичком в конюшне Оппенгеймеров. Единственная лошадь в истории южноафриканских скачек, выигравшая J&B Met и Тройную корону в одном и том же сезоне, Конь Каштан снес всех, кто был до него, и продолжал выступать на международном уровне. Лучшее, что когда-либо случалось с нами с Гарри, - сказала эмоциональная Бриджет, получая одну из многочисленных наград за Лошадиный каштан. Мы здесь, в старости, наслаждаемся каждым моментом"⁴ Наслаждение было ощутимым. Ники Оппенгеймер размышлял: "Я не уверен, что доставляло моему отцу большее удовольствие - выращивание чемпиона или благосклонное наблюдение за тем, какое удовольствие это доставляло моей матери". Он подозревает, что если бы кто-нибудь спросил его отца, что доставляло ему наибольший "кайф" в 1990-е годы, HFO ответил бы: "Демократия в Южной Африке и чемпионская скаковая лошадь".⁵

Вот и все его удовольствия. Что же касается надежд и страхов ХФО? Он был человеком Африки, укоренившимся в самом южном национальном государстве, с монаршим стремлением защитить свое корпоративное королевство - регент, который, хотя и не был больше на троне, осуществлял косвенное правление из Брентерста. В конце 1980-х годов Оппенгеймер задумался о том, что перемены в его родной стране наступают слишком поздно. В набросках к своим мемуарам он рассуждал об опасностях отложенной демократии: если она придет жестоко и запоздало, предсказывал он, "все, ради чего я и мой отец работали, будет поглощено катастрофой, и моей семье придется строить совершенно новый образ жизни с другими устремлениями, другим стилем жизни и другими рисками".Но теперь, когда политический переход произошел - в основном мирно - и Радужная нация начала оживать, появились признаки того, что младенец не отличается крепким здоровьем. Преступность росла, сохранялся высокий уровень безработицы, и ХФО беспокоился о возможном переходе к однопартийному правлению.⁷

Тем временем компания Anglo переживала свое собственное возрождение. В то время как АНК все еще колебался по поводу национализации, Anglo решила защитить некоторые из своих активов, передав их под контроль дочерних и аффилированных компаний, расположенных за пределами Южной Африки, в основном Minorco. В 1993 году в результате обмена активами на сумму 1,4 миллиарда долларов Minorco приобрела южноамериканские, европейские и австралийские подразделения Anglo American и De Beers.⁸ В обмен Minorco передала Anglo все свои африканские активы. Это означало, что право собственности на активы Anglo за пределами Африки теперь принадлежало Minorco: они оказались вне зоны непредсказуемого влияния АНК. На родине JCI была разделена, платиновые активы были выделены в Amplats, а в июне 1998 года Anglo объединила все свои золотодобывающие предприятия в Южной Африке в отдельно зарегистрированную AngloGold. Империя распадалась, и вскоре Южная Африка перестала быть центром империи. В 1999 году, после слияния с Minorco стоимостью 10 миллиардов долларов, Anglo перенесла свой основной листинг в Лондон, где стоимость заимствований была ниже, а объем доступного капитала - больше. Менее громко провозглашаемым оправданием, но молчаливо признанным среди руководящих чиновников Anglo, был тот факт, что листинг в Лондоне обеспечил Anglo American plc (так стала называться объединенная компания) дополнительную политическую страховку от АНК. В то время как выход Anglo на биржу предвещал новый рассвет, во мраке забрезжил еще один свет.

Всего за несколько дней до смерти HFO Ники представил отцу дерзкий план приватизации De Beers. Он предложил радикально увеличить долю семьи в алмазной империи, финансируя это за счет сокращения доли в Anglo. Сделка развязала бы сложную паутину перекрестного владения, которую другие инвесторы винили в неудовлетворительных показателях своих акций. Но она также ознаменовала начало отхода семьи от Anglo. Незадолго до смерти Оппенгеймера казалось, что династическая власть семьи над Anglo начнет угасать и исчезнет. Однако HFO не прожил достаточно долго, чтобы стать свидетелем развязки.

 

Комиссия по установлению истины и примирению и "Англоязычная книга апартеида

 

Архитекторы переговорного процесса понимали, что если южноафриканцы собираются примириться со своим темным прошлым - если у зарождающейся демократии "Радужной страны" есть шанс - то необходимо провести некий катарсический ритуал разоблачения и умилостивления. В результате в 1995 году была создана Комиссия по установлению истины и примирению (КИП). Мандат КИП заключался в расследовании причин, характера и масштабов политических убийств и нарушений прав человека - похищений, зверств и пыток, - имевших место с марта 1960 по май 1994 года. Комиссия была наделена полномочиями объявлять амнистию виновным в грубых нарушениях прав человека, которые признали свою вину и попросили об отпущении грехов. Вся эта программа, как и аналогичные инициативы, предпринятые в Латинской Америке и других странах, охваченных конфликтами и переходящих к демократии от авторитарного правления, исходила из предположения, что рассказ о правде приведет к исцелению. Признание, прощение и символические акты реституции (а не карательного правосудия) освободят нацию. Они откроют более справедливое будущее.

Под председательством архиепископа Десмонда Туту, а его дублером был Алекс Борайн (бывший методистский священник и сотрудник Anglo), КИП был пронизан духом религиозности. Она сочетала в себе святость церкви и авторитет здания суда с эмоциональным накалом древнеримского Колизея. В письменных заявлениях и на публичных слушаниях тысячи жертв апартеида рассказывали трогательные