С 12 июля начальником Генерального штаба сухопутных войск стал генерал-полковник Гудериан, который достиг таким образом вершины своих желаний. Однако по официальной терминологии он был всего лишь «исполняющим обязанности», поскольку генерал Буле, которого Гитлер хотел назначить вместо Цейцлера, был ранен во время бомбежки и слег в госпиталь на неопределенное время. От Кейтеля я узнал, что насчет назначения Гудериана были серьезные сомнения. Возможно, Гитлер припомнил его давние попытки перестроить «высший орган вермахта», а может быть, знал о разговоре Гудериана с Йодлем в ноябре 1943 года, когда Гудериан пытался подготовить почву для того, чтобы Гитлер отказался от поста Верховного главнокомандующего, но потерпел неудачу, увидев «каменное лицо» Йодля и получив «лаконичный отказ».

Гудериан, однако, задолго до этого не проявлял дружеского отношения к ОКВ. Ровно год назад Геббельс после «длительной беседы» с ним записал в своем дневнике: «Он [Гудериан] жаловался на бездеятельность ОКВ, в котором нет ни одного настоящего руководителя»[275]. Новый начальник Генерального штаба четко показал, что он абсолютно не одобряет того, что Гитлер отказывается разрешить старшим офицерам высших штабов идти на службу в войска. Хойзингера вскоре после 20 августа гестаповцы вытащили из госпиталя в Растенбурге и арестовали. На его место Гудериан назначил генерала Венка, у которого сложилась хорошая репутация как в штабе, так и в бронетанковых частях. В непосредственное подчинение ему он поставил полковника фон Бонина.

Обязанности Гудериана как начальника Генштаба по-прежнему ограничивались консультированием Гитлера по поводу дел на Восточном театре войны, хотя теперь и на западе и на востоке эти фронты соседствовали с границами рейха. Когда он вступил в должность, обстановка была самая что ни на есть сложная, но Гудериан взялся за работу с характерной для него энергией. Но он не стал, как Цейцлер, тратить силы на то, чтобы вернуть другие театры войны под крыло ОКХ. Тем не менее он рассматривал все прочие театры войны и их интересы как второстепенные по сравнению с Восточным, что было естественно для его должности. В своей импульсивной и живой манере говорить он часто пользовался крепкими выражениями даже на совещаниях в ставке. Из его общего видения ситуации и логически вытекающего из этого враждебного настроения вскоре стало ясно, что даже в столь чрезвычайно напряженной обстановке смена начальника Генштаба сухопутных войск едва ли изменит в лучшую сторону отношения между двумя высшими штабами вермахта. Хотя мы и были откровеннее в общении друг с другом, но ни одному старшему офицеру сухопутной армии, занимавшемуся разработкой стратегии, не приходило в голову делать общее дело с ОКВ или объединить свои усилия, протестуя против продолжения уже проигранной войны.

Флот и авиация во всех оперативных вопросах шли своим собственным путем. Совершались блистательные подвиги и предпринимались грандиозные усилия, чтобы поставить на вооружение новые подводные лодки и истребители, но ни один из этих видов вооруженных сил уже не мог оказать на ход войны решающее влияние. Даже в такой час испытаний никто не старался добиться реального единства вермахта хотя бы по относительно второстепенным вопросам. Например, 29 июня в разгар битвы за Нормандию Гитлер заявил, что «все новые транспортные средства (он имел в виду грузовики), принадлежащие флоту и авиации, а также гражданские, надо забрать для транспортного обслуживания сухопутных войск». Тем не менее уже на следующий день главнокомандующий кригсмарине придумал, как ставить палки в колеса последовавшим из ОКВ распоряжениям по этому поводу. Два месяца спустя Гудериан попытался забрать автотранспорт у люфтваффе, чтобы помочь танковым частям, и даже лично поехал с такой просьбой к Гитлеру. В итоге на совещании в ставке 1 сентября имела место дискуссия, которая оставляет странное впечатление дурацкой напыщенности со стороны Гитлера и Кейтеля, не имеющей никакого отношения к предмету обсуждения.

Гудериан. Требуется только разрешение рейхсмаршала.

Гитлер. Теперь я выдаю разрешение. У нас есть штаб обороны. У нас есть орган, который является предметом зависти во всем мире – ОКВ. Ни у кого больше такого нет. О нем много не говорили, потому что Генеральный штаб его не любил.

Кейтель (как всегда, используя более сильные выражения, чтобы сказать то же самое): На самом деле упорно боролся с ним.

Гитлер (подхватывая слова Кейтеля). Упорно боролся! Тогда как мы годами создавали этот орган.

Гудериан. У 3-го воздушного флота столько грузовиков.

Томале (из штата инспекторов военного транспорта). Надо забрать их силой.

Крайпе (начальник штаба ОХЛ): Мы и так их много потеряли при выполнении армейских задач.

Гитлер. Все равно я уверен, что с учетом стоящих перед ними задач люфтваффе проще обойтись без грузовиков, чем сухопутным войскам. Без всякого сомнения. Но дело не в этом – не хочется ссориться по пустякам, но… (решения не принимает).

Весной 1944 года опять предпринимались попытки создать какие-то специальные единые командные органы вермахта, но и они не принесли успеха. По существу, Гитлер противодействовал любой форме объединения, и сейчас он старался не отдавать флоту и авиации такие приказы, которые могли не понравиться их главнокомандующим. А Кейтель просто ухватился за такую позицию Гитлера как возможность избегать обязательств, которые могли бы направить его более здравую оценку и давление со стороны его штаба против него самого.

В такой ситуации я был несказанно рад сбежать из ставки, где все мои мысли контролировались, а любая инициатива сковывалась травмой и болезнью, молчанием и отказами, недоверием каждого и, сверх всего, личной жаждой реванша со стороны Гитлера. Тем не менее меня долгое время тяготило то, что я вынужден уехать именно в тот момент, когда события на фронте, как покажет дальнейшее описание, требовали последнего, отчаянного, усилия, чтобы не допустить нависшей над нами катастрофы.

Из Японии давно ничего не было слышно. В начале августа Турция разорвала дипломатические отношения с рейхом. 20 августа, когда еще вовсю бушевало сражение в Фалезском котле, две немецкие и две румынские армии из группы армий «Южная Украина» практически полностью распались на части между Черным морем и Каспием под ударом превосходящих сил русских. Теперь Румыния была открыта для наступления русских, и 25 августа ее народ, доведенный до отчаяния контрмерами Гитлера, сверг маршала Антонеску, отрекся от союза с Германией и объявил войну рейху. Это означало потерю нефтяных промыслов Плоешти, в то время как немецкую нефтяную промышленность, завод за заводом, до основания разрушила авиация противника. Непосредственно этому предшествовало дезертирство Болгарии, которая 24 августа начала переговоры о перемирии и потребовала убрать немецкую военную миссию и вывести все немецкие войска. Только Венгрия оставалась, не без давления, на нашей стороне. Мощное восстание произошло в Словакии. В начале сентября Финляндия заявила, что «товарищество по оружию» закончилось, и добилась перемирия с Советским Союзом.