казаков под стражу до их выдачи. Большая доля казаков использовала возможность бежать. Как минимум еще один год была возможность присоединиться к партизанским группам в Югославии, хотя только небесам известно, к чему такое решение привело бы в конечном итоге. Не похоже, что когда-либо станет известно общее количество дезертиров, казаков, власовцев, украинских эсэсовцев, полицаев и других категорий коллаборационистов, растворившихся в общей массе перемещенных лиц, хотя Фишер вывел очень неубедительное число в четверть миллиона. (Согласно книге «Россия и СССР в войнах XX века» — на Запад сумело уехать порядка 180 тыс. (из числа бывших военнослужащих Красной армии). — Ред.) И даже менее вероятно, что станет известна судьба большей части дезертиров, позволивших вывезти себя назад в Россию. Бесполезно будет задавать вопрос, сколько из них было казнено, сколько попало в трудовые лагеря, сколько было просто сослано. (Всего на родину возвратилось 1836 тыс. из числа бывших пленных. 333 400 из них после проверки было осуждено за сотрудничество с врагом (от виселицы и расстрела до различных сроков заключения). Остальные были отпущены по домам. — Ред.)

Также выражались сомнения в справедливости выдачи Советскому Союзу туркестанцев и кавказцев из 162-й дивизии, людей, которые всегда считали себя не гражданами Советского Союза, а его подвластными подданными (снова извращенная логика автора. — Ред.). С печальной иронией можно сравнить их судьбу с тем обращением, которое было оказано солдатам так называемой «Индийской армии», сражавшимся на стороне японцев. 162-я дивизия сдалась британцам недалеко от Падуи в ходе капитуляции 2 мая. Много недель спустя те, кто не бежал ранее, были перевезены из лагеря в Модене в порт Таранто и доставлены с бесконечными трудностями на судах западных союзников в Одессу. В ходе этого долгого и трудного путешествия произошло огромное число самоубийств. Но индусы, совершившие абсолютно то же самое, прошли маршем в своем японском обмундировании на большом параде в Дели (в 1947 г. — Ред.) в честь полученной от англичан независимости. (Все правильно! Если бы после войны в СССР вдруг (как в 1991 г.) сменился бы общественный строй (на, предположим, подобный власовскому), то и маршировали бы по Красной площади в немецких мундирах и 162-я Туркестанская, и 600-я (1-я власовская) и 650-я (2-я власовская) дивизии вермахта. — Ред.)

В трагедии туркестанцев было одно небольшое облегчение. Хейгендорф был более способным командиром и лучшим политиком, чем Паннвиц, который был лишь немногим более чем наездник, любивший искусство верховой езды и церемониальные представления. Он обеспечил своих людей сертификатами, в которых сообщалось, что их владелец — «некомбатант» (лицо, не участвовавшее в военных действиях с оружием в руках, военнослужащий, не принимающий непосредственного участия в бою. — Пер.), и он посоветовал им вовремя найти во что переодеться. Беспомощность в чужой стране и азиатский фатализм определили, однако, судьбу большинства из них. И как солдаты дивизии, предназначенной для борьбы с партизанами, они не снискали себе добрых чувств у итальянцев.

Другие выиграли от приверженности (союзников. — Пер.) букве закона. 1-я украинская дивизия была спасена почти целиком, хотя она была помещена в тот же самый гигантский загон в районе Клагенфурта, что и казачья дивизия. Павел Шандрук убедил британские власти, что его люди — польские подданные из Галиции. На самом деле «галицийская природа» дивизии изменилась со времени вступления в силу новой украинской политики после отступления из Львова. Как минимум половина дивизии была заменена военнопленными и дезертирами, выходцами из Советской Украины (т. е. гражданами СССР. — Пер.). Но все же после некоторого замешательства вся дивизия была интернирована в Римини, и в конце концов украинцы обрели свои новые дома (уехав в различные страны. — Ред.).

Было бы легким, но ошибочным путем рассматривать эти различные варианты обращения в черном и белом цвете, в плоскости «справедливо-несправедливо», как это делается в работах Двингера, Торвальда и Клейста. За свою слабость, проявленную ими в 1941 г., когда эти люди пошли служить немцам, чтобы не лечь в груды умерших от голода и тифа в «дулагах» (концентрационный лагерь. — Пер.), сотни тысяч в 1945 г. столкнулись с перспективой долгих страданий. С другой стороны, тысячи солдат частей омерзительной коллаборационистской полиции избежали выдачи Советскому Союзу просто потому, что они могли заявить, что они галицийцы, латыши или литовцы или эмигранты с дореволюционных времен. Они стали военнопленными западных союзников, затем DP (перемещенными лицами. — Пер.) и, наконец, гражданами иностранных государств, где они и живут сегодня, а их зловещее прошлое зачеркнуто и забыто. Можно даже пофарисействовать над советской практикой требования выдачи масс людей, которые не хотят возвращаться, требования их выдачи для того, чтобы использовать как рабов или подданных без права на гражданство. В стране, которая никогда не была под немецкой оккупацией, невозможно понять менталитет «освобождения», ужасную охоту за жертвами и козлами отпущения, чтобы компенсировать годы крушения надежд и пренебрежения. Надо представить себе солдата Красной армии, который четыре года вел жизнь, которую едва ли назовешь человеческой, будучи оторван от дома, семьи и лишен самых элементарных удобств, встретившего теперь толпы своих соотечественников, которые сражались против него на стороне врага. Он не видел условий, в которых около четырех миллионов русских погибли в немецком плену. (Всего в немецком плену (а также около 500 тыс. безвестно павших на поле боя) погибло (и не вернулось, т. е. включая вышеупомянутые 180 тыс.) 2283,3 тыс. военнослужащих Красной армии. 939,7 тыс. из числа попавших в плен (и пропавших без вести) были в ходе войны вторично призваны в ряды Вооруженных сил СССР. Вернулось из плена, как уже упоминалось, 1836 тыс. Итого 5059 тыс. (из них 500 тыс. не было включено в списки войск — пропали без вести в составе мобилизованных по пути в войска). — Ред.). Но он увидел русских пленных в новом германском обмундировании, откормленных и, по его стандартам, хорошо ухоженных. Разве совсем не «по-европейски» будет, если этот солдат «сорвется» и будут случаи массовых расстрелов? Намного ли лучше обстояли дела с более старыми культурами Запада?

Достаточно только провести сравнение с Францией — страной с населением, составлявшим только четверть от населения Советского Союза, страной, которая уж точно не предоставила Германии солдат числом от 800 тыс. до миллиона — а фактически не более чем несколько тысяч человек для коллаборационистской «милиции» и около тысячи французских добровольцев для СС. И тем не менее, согласно заявлению, сделанному министром юстиции 11 апреля 1952 г., со времени освобождения были казнены 10 519 французов, и только 846 из них — по приговорам, признанным законными. Число приговоров к тюремному заключению за коллаборационизм составило 38 266, а 2400 французов семь лет спустя после войны еще оставались в тюрьме.

С точки зрения союзников, выдача советских