— Н-на падла!

Олег как-то отвёл удар, умудрившись сберечь кость. Пальцы второй руки, в грязи, резанула боль: он порезал руку о какое-то скрытое в слоях нечистот стекло.

— Н-на Баярин!

Олега вдруг словно выключили. Он откатился, чтоб успеть вдохнуть воздуха, и выставил верх руку.

Он сам напал на невиновного.

— Я не Баярин… сипло выдохнул Олег, отчаянно опасаясь, что его не расслышат. — Я не он.

Замах со свистом прошёл рядом с головой. Голос смерти, подумал Олег.

— Что, блин? Что, блин, мужик?!.

— Я… я думал… ты…

Олег поднялся. По руке текла кровь и грязь. Он был не похож ни на что, грязный, измятый, боль заливала тело, как будто по нему проехался грузовик. Мысль о том, что пятнадцать минут назад он, аккуратно одетый, вышел из чистого офиса на свежий воздух весеннего дня, казалась не просто нереальной, а неестественной. Кровь, боль, грязь, смрад — вот его реальность на данный момент. Олег зажмурился, тряхнул головой. С сожалением посмотрел на утонувшую в грязи кепку. На козырёк налипла какая-то рыбья чешуя.

— Я думал, ты. Я, — Олег выплюнул слюну и увидел в ней кровь, — Я Юстас тридцать четыре. На форуме.

— Я Кайндофлайт… Ты что, мужик, сказать не мог? Юстас Алексу, блин!

— А ты?

— Мать твою, ты ж на меня попёр как неадекват.

— Я дебил, — сказал Олег. Злость его никуда не делась, и вектор тоже. — А теперь предлагаю найти этого выплодка и урыть.

Пацан изумлённо округлил глаза, утирая грязным рукавом грязню щёку.

— Ну ты мужик терминатор. Мне б щас душ и аптечку найти.

— Душ… Баня вон, — усмехнулся Олег, показывая за спину, на раззявленный, как гнилой рот, вываленный вход в котельную. Внутри было черно, как будто всё и правда обгорело.

Парень поднял глаза и замер, будто увидел что-то.

Олег обернулся и тоже застыл.

— Т-с-с — сказал Кайнд, вглядываясь и медленно делая шаг вперёд.

И тут из темноты вышла фигура. Из темноты, но не из здания. Стояла за порогом провала, оставаясь в тени.

— Засмотришься как вы друг друга гандошите, — гнусаво-хрипловато сказала фигура, отсвечивая нездорово жёлтыми белками глаз.

Олег осмотрелся. О, вот оно. Он наклонился и медленно поднял горлышко бутылки, об осколки которой, видно, и поранился. Хорошо что раньше на глаза не попалось, подумал Олег, ещё зарезал бы парня.

Кайндофлайт легонько взмахнул арматуриной.

— Ты? Ты Баярин? — спросил он, потому что Олег уже ничего не спрашивал, просто шёл вперёд, умоляя себя положить розочку и отвечая себе сам: нет.

— Ну я, — осклабился в темноте мужик. Он был какой-то кособокий. Низкий, квадратный, с большими обезьяньими руками. Череп казался помятым, словно от последствий некой травмы. Разглядеть большего не позволяла тьма.

Правда выродок, что ли, подумал Олег, и бросился вперёд. Кайнд затопал следом, то ли помочь, то ли остановить. Розочка тускло сверкнула в замахе.

Как только они пересекли порог, мужик метнулся в темноту и побежал куда-то вглубь. Было темно, хоть глаз коли, только грязные отсветы лежали контурах руин.

Олег хромал, и Кайнд вырвался вперёд. Его светлая куртка мелькала в темноте, Олег следовал за ней.

Как только они оказались в полумраке, дверь сзади хлопнула, и что-то обрушилось на них, смрадное, хрипящее, быстрое и мускулистое. То ли свора бомжей, то ли собак. Пахло потом, пережаренным жиром, плесенью и шерстью.

Олег отбивался, рядом ухал Кайнд, но его хватило, видно, на два удара, потому что раздался вдруг леденящий, полный боли крик. Так кричал человек, которому когда-то ночью у Олега под окнами засадили в рёбра нож. Он тогда вызывал милицию сразу же, и скорую, да и не он один. Даже раз навестил парня в больнице, а ублюдков тогда не нашли.

Вот и Кайнд кричал так же, потом крик резко оборвался. Розочку вывернули из руки, звериное дыхание обжигало ухо. Руки заломили за спину до треска, голову нагнули вниз, больным коленом обрушили на пол и поволокли. Недолго. Куда-то вниз, к тусклой лампочке. Когда голову Олегу подняли, он закричал, тоскливо, надрывно, долго, потом крик его угас, как умирающая сирена.

Его бросили на пол и больше не держали. Но он не вставал, только смотрел.

Этого не могло быть, не могло быть, этого вообще не могло быть, как же так, он, Олег, работник управления юстиции, вышел в обеденный перерыв в город, и… Что это? Это у него в городе такое? Это с ним? Сейчас? Происходит?

Он больше не сопротивлялся, не пытался вскочить, хотя тот, назвавший себя Баярином, стоял в нескольких шагах от него. Но злость Олега кончилась. Захлебнулась, утонула в ужасе, погасла. Сейчас он мог только скулить, слабо вращая головой и глядя на то, что его окружало.

Кайнд лежал на боку в позе зародыша, закрывая окровавленными пальцами рану на боку.

Баярин стоял рядом, поигрывая дешёвым и грязным выкидным ножом.

Он выглядел отвратительно, и несло от него так же.

Засаленные пятнистые штаны казались мокрыми в паху, словно он обмочился от восторга при виде пленников. Полосатая рубаха была грязной, манжеты заеложены до сальной черноты, жёлтые рукава казались пропитанными застарелым маслом; из кармана на груди торчала какая-то осклизлая кость. Олег видел его смятый бугристый череп, слезящиеся, жёлтые, тускло блестящие глаза с сетью красных сосудов, глубокие морщины на изрытом оспинами грубом лице. Ухмылка не сходила с этой морды, не уходила из больных глаз — радостная, самодовольная, и вместе с этим отвратительная, ненормальная. Так мог бы улыбаться рехнувшийся маньяк над телом жертвы; наркоман в той степени угара, когда люди вырезают себе глаза, продолжая петь и смеяться; такая улыбка могла бы принадлежать бешеному зверю, пребывающему в отличном настроении, если б он существовал. И мог улыбаться.

Остальные были ещё хуже.

Пятеро или четверо толпились в угольной черноте за спиной, низко урчали чем-то — то ли горлом, то ли животами. Все они неуловимо походили на первого, но, насколько далеко было ему до нормального человеческого облика, настолько им — до Баярина. Голые, кривобокие, сутулые, с рахитичными и одновременно мускулистыми конечностями, лохматыми головами, они больше всего походили на уродливых, лысеющих обезьян, если бы не морды. Вытянутые вперёд, узконосые, с вывернутыми губами и хаотично торчащими, крупными зубами. Жёлтые глаза, запрятанные под нависающими, первобытными лбами, отсвечивали в темноте. Двое из них всё норовили припасть на длинные передние не то руки, не то лапы. Кожу тварей покрывали пятна и грубая редкая щетина.

Олег заиндевевшим от страха нутром чувствовал, что это не розыгрыш, не съёмки, не