— Сынок барона и его дружок жрали людей, — говорил солдат, — они особо не милосердствовали, и суд им был не нужен, выпивали детей досуха, сходи на старое кладбище, они там, в воде плавают, разлагаются чёрные. Нет у тебя желания рассказать им про милосердие, поп?

— Но мы же не они, мы не должны быть такими.

— Заткнись ты, — зарычал солдат сквозь зубы, наливаясь холодной яростью. Говорил он тихо, но попу всё равно стало страшно. — Заткнись лучше, вы и они одно целое. Они жрут — вы их защищаете, казуисты, мастера болтовни, адвокаты дьявола, готовые заболтать любое возмездие и объяснить любое скотство, всё вывернуть наоборот, всё запутать. — Он вдруг схватил священника за шею, сжал ее так, что тот стоял, кривился от боли, и заговорил ему прямо в ухо. — Ты будешь её причащать, или мне сжечь её без причастия?

— Я буду, — выдавил поп, — но я…

— Заткнись, ни одного слова больше иначе… — Волков поднёс к носу отца Виталия кулак. — Пошёл вон!

Два мужика быстро вкопали в центр площади жердину, вокруг неё сложили хворост грудой. Народ, как спектакль наблюдавший общение коннетабля и местного попа, теперь ждал казни, люди всё прибывали. Но Волков не начинал её, во-первых ждал, пока поп устанет убеждать Франческу принять причастие и покоиться, а во-вторых, он всё-таки хотел дождаться барона. Так было бы правильно. И тут до людей дошёл слух, что коннетабль уезжает, что Ёган собрал все вещи в телегу и вывел всех коней господина со двора замка.

Пошли разговоры:

— Господин, вы, что ж, уезжаете? — Крикнула бойкая селянка. — Не приглянулось вам у нас?

— Эх, какой добрый коннетабль был, — крикнул один мужик стоявший недалеко.

Солдат влез на коня, нужно было сказать пару слов:

— Добрые люди Рютте и пришлые, ваш барон пригласил меня для работы, я её исполнил. Надеюсь, что вы все довольны моей работой. Думаю, что теперь вас обворовывать не будут, и ваши дети будут спокойно ходить по дорогам, и ни кто на них не нападёт. Я бы рад был бы остаться, — врал солдат, — но хочу повидать свою мать, которую не видал почти двадцать лет. Думаю, что теперь у вас всё будет хорошо.

Некоторые бабы зарыдали, мужики стояли хмурые, разочарованные.

— А может, мамку-то повидаете, да вернётесь? — Крикнул кто-то.

— Может, и вправду, вернётесь? — Поддержал ещё кто-то.

Солдат лишь усмехнулся в ответ, его просто потрясывало от нетерпения и желания, наконец, отсюда убраться. Он подъехал к сержанту и сказал, указывая на попа и Франческу:

— Заканчивай этот балаган, тащи её на кучу.

Сержант молча кивнул, и тут же стражники подошли к женщине, и, не смотря на протесты священника, поволокли её к куче хвороста, она почти не сопротивлялась. Её поставили спиной к жерди, завели ей за жердь руки и там накрепко связали, да ещё и обмотали её. И живот, и грудь, и ноги. Стояла она на куче хвороста, пошевелиться, не могла, лишь головой мотала. Поп стоял рядом, продолжая с ней говорить. Но казалось, что она его почти не слушает. Женщина опустила голову, и волосы полностью закрывали ей лицо. И тут священник вдруг покинул её и бодро двинулся с площади, Волков глянул, куда он направился и увидал барона и двух стражников с ним, они через толпу двигались на площадь. Поп тут же стал, что то говорить барону, тот слушал его молча не слезая с коня, хмурился, весь его вид говорил о том, что он чем то недоволен. Солдат направил к нему коня:

— Добрый день, господин барон, вы из монастыря? Наедаюсь, что с молодым бароном и баронессой всё в порядке?

— Какого дьявола вы здесь устроили? — Вместо ответа произнёс барон. Он был пьян.

— Сержант поймал Франческу, это она напала на вашу жену и убила вашего слугу, я ждал вас, чтобы вы одобрили казнь этой твари.

— А я не одобряю вашу затею, — заявил барон, глаза его были мутны, смотрел он на солдата с неприязнью. — Отвязать!

— Господин барон… — солдат был изумлён, он даже не знал, что говорить дальше.

— Отвязать, я сказал, — продолжил барон.

— Она убийца, она напала на вашу жену и сына. Неужто вы её отпустите? — Удивлялся солдат, но он начинал понимать, что доводы его бессильны.

— Вам-то что за беда? Это мои жена и сын, и убила она моего холопа.

— А вот деньги она похитила мои, — Волков сказал это, не подумав, — вы их мне обещали, за мою работу.

— Не заслуживаете вы этих денег, — зло произнёс барон, — раз довели до того, что на мою жену и на моего сына, — Карл фон Рютте поднял палец, для придания веса словам, — на моего сына в моём доме нападают и ранят!

Волков опять растерялся, даже опешил от таких слов. А барон не унимался, продолжал говорить, пьяно растягивая слова:

— Это даже не вы её поймали, а мой сержант! Сержант! Мой! А не вы! Не вы! И хочу заметить, пока вас тут не было, никогда, вы слышите, никогда, ни на меня, ни на моих близких никто в моём доме не нападал! Ни разу.

Внутри солдата всё просто клокотало, его чуть не трясло от такой несправедливости, он смотрел на своего нанимателя и едва понимал, что тот говорит. Слова приходили словно издалека. Словно через шлем и подшлемник.

— Господин коннетабль, — вдруг заговорил священник, который стоял между ними, — барон просто хочет, что бы вы отвели эту несчастную в подвал, а завтра препроводили её к ландфогту.

— Что? — Сквозь зубы переспросил его Волков.

— Я говорю, что необходимо отвязать эту несчастную…

— Никого никуда я препровождать не буду, я больше не служу вашему барону, это моё последнее дело, — говорил солдат не столько ему, сколько самому барону.

— Вот и прекрасно, — сказал барон, — всё равно от вас никакого проку.

— Ни какого проку? Ах вот как! Наверное, и на награду я рассчитывать не могу?

— На какую награду, которую у вас украли из-под носа? — хмыкнул барон. — Вы из-за своей глупости всё упустили. Всё!

— Вот как! — Солдата так и подмывало сказать, что это именно барон выпустил Франческу из подвала. Но тут его посетила одна мысль, эта мысль вдруг сложилась в голове как из кусочков мозаики складывается изображение, она казалась простой и естественной настолько, что было удивительно, как она не посетила его раньше. — Барон, а ведь вы знали, что это ваш сынок жрёт людей в вашем феоде.

— Что? — Барон побагровел и покоился на попа, что стоял рядом и слышал каждое слово. — Что вы мелете, Фольокф?

— Ваша дочь знала, эта тварь, — Волков кивнул на Франческу, — тоже знала, и вы знали, да, знали, поэтому и предложили мне все деньги, что у вас были. Знали, за что платите.

— Заткнитесь, Фолькоф, — прорычал барон.

— Вы их боялись, — продолжал Волков, он даже улыбался, ему снова было легко, — вы боялись своего сынка и свою доченьку, поэтому и обещали мне рыцарское достоинство, своё золото, руку дочери и деревню в приданное. И Франческу из подвала освободили потому, что боялись дочь свою. Думали, что они вас зарежут когда-нибудь, вместе с женой и сыном. Дочь ваша станет баронессой, а сынок будет спокойно жить в подвале да жрать ваших людишек. А теперь я вам не нужен, сынка я убил, и всех его страшных слуг тоже, ла Реньи с доченькой сбежал, вряд ли вернутся, воров переловил, аудит провёл, теперь у вас всё прекрасно, теперь я вам не нужен.