Лоцман! В ту же секунду в голове у Хорнблауэра закипела работа. Меньше чем через час стемнеет, луна в первой четверти — он уже видел прозрачный серп высоко над садящимся солнцем. Ясная ночь, близкий отлив, ветер слабый, южный и чуть-чуть восточный. Лоцман — в двух шагах, команда тоже. Тут Хорнблауэр заколебался. План граничит с безумием, нет, просто безумен. Это опрометчивость. Он вновь прокрутил в голове всю схему, но волна бесшабашности уже увлекала его. Вернулась забытая с детства радость, когда отбросишь осторожность ко всем чертям. За те секунды, что лоцман спускался по сходням и шел к нему, Хорнблауэр решился. Незаметно тронув локтями спутников, он шагнул вперед и обратился к толстенькому французу, который уже собирался пройти мимо.

— Мсье, — сказал он. — У меня к вам несколько вопросов. Не будете ли вы так любезны проследовать со мной на мое судно?

Лоцман заметил мундир, звезду Почетного легиона на груди, уверенную повадку.

— Да, безусловно, — сказал он. На совести его, конечно, были грешки против континентальной блокады, но исключительно мелкие. Он повернулся и затрусил за Хорнблауэром. — Если не ошибаюсь, полковник, вы у нас недавно?

— Меня вчера перевели сюда из Амстердама, — коротко отвечал Хорнблауэр.

Браун шагал по другую руку от лоцмана; Буш держался в арьергарде, мужественно стараясь не отставать, его деревяшка выстукивала по мостовой. Они дошли до «Аэндорской волшебницы» и по сходням поднялись на палубу. Офицер с любопытством поднял на них глаза. Но он знал лоцмана и знал таможенную форму.

— Мне надо посмотреть у вас карту, — сказал Хорнблауэр. — Вы не проводите нас в каюту?

Офицер ничего не заподозрил. Он велел матросам работать дальше, а сам повел гостей по короткому трапу в кормовую каюту. Офицер вошел, Хорнблауэр вежливо пропустил лоцмана вперед. Каюта была маленькая, но вместительная. Хорнблауэр остановился в дверях и вытащил пистолеты.

— Одно слово, — произнес он, скаля от волнения зубы, — и я вас убью.

Они стояли и смотрели на него. Лоцман открыл было рот — так неистребима была в нем потребность говорить.

— Молчать! — рявкнул Хорнблауэр.

Он прошел вперед, освобождая Брауну и Бушу место войти.

— Свяжите их, — приказал он.

В ход пошли пояса, носовые и шейные платки. Вскоре оба француза лежали на полу связанные, с кляпами во рту.

— Запихните их под стол, — сказал Хорнблауэр. — Ну, приготовьтесь, сейчас я приведу матросов.

Он выбежал на палубу.

— Эй, вы! — крикнул он. — Мне надо вас кое о чем спросить. Спускайтесь.

Оставив работу, они покорно пошли за ним в каюту, где два пистолета живо заткнули им глотки. Браун приволок с палубы изрядный запас веревок, так что вскоре оба матроса были связаны, а лоцман и подштурман — принайтовлены надежнее прежнего. Теперь Буш и Браун — оба с начала операции не произнесли ни слова — посмотрели на Хорнблауэра в ожидании приказов.

— Следите за ними, — сказал Хорнблауэр. — Через пять минут я приведу команду. Приготовьтесь, еще по меньшей мере одного человека придется связать.

Он вышел на причал и зашагал туда, где собрались после разгрузки усталые каторжники. Они потухшими глазами смотрели на него, почти безучастно гадая, что за новые муки готовит им лощеный полковник, который говорит с их сержантом.

— Отведите этих людей на мой корабль, — сказал он. — Там надо кое-что сделать.

— Есть, — отозвался сержант.

Он отрывисто приказал усталым людям следовать за Хорнблауэром. Босые ноги ступали бесшумно, но цепь, протянувшаяся от туловища к туловищу, ритмично звякала при ходьбе.

— Проводите их на палубу, — сказал Хорнблауэр, — и спуститесь в каюту за приказами.

Все было легко благодаря мундиру и звезде. Хорнблауэр с трудом сдерживал смех, глядя на ошалелое лицо сержанта, когда того разоружали и связывали. Довольно было выразительно повести пистолетом, и сержант показал, в каком кармане ключи.

— Пожалуйста, мистер Буш, запихните их всех под стол, — сказал Хорнблауэр, — кроме лоцмана. Он нужен мне на палубе.

Сержанта, подштурмана и двух матросов без церемоний уложили под стол. Хорнблауэр вышел на палубу, следом Буш и Браун выволокли лоцмана. Было уже почти темно, только светила луна. Каторжники сидели на корточках, отрешенно глядя перед собой. Хорнблауэр тихо обратился к ним. Несмотря на трудности с языком, его волнение передавалось по воздуху.

— Я могу вас освободить, — говорил он. — Вас больше не будут бить и мучить тяжелой работой, если вы сделаете, как я скажу. Я английский офицер и поведу этот корабль в Англию. Кто из вас этого не хочет?

Ответом был общий удивленный вздох, словно каторжники не верили своим ушам, — вероятно, они и впрямь не верили.

— В Англии, — продолжал Хорнблауэр, — вы получите награду. Вас ждет новая жизнь.

До них начало доходить, что их привели на тендер не для изнурительных трудов и у них есть шанс обрести свободу.

— Да, сударь, — ответил кто-то.

— Я разомкну цепь, — сказал Хорнблауэр. — Никакого шума. Сидите тихо, пока я не прикажу, что делать.

Он в темноте нашарил висячий замок, повернул ключ и откинул дужку. Несчастный каторжник заученно поднял руки — он привык, что его заковывают и расковывают ежедневно, как зверя. Хорнблауэр освободил всех по очереди, цепь с легким звоном опустилась на палубу. Он отступил, держа пальцы на спусковых крючках, однако каторжники и не думали сопротивляться. Они стояли огорошенные — переход от рабства к свободе занял не более трех минут.

Тендер под ногами Хорнблауэра поворачивал с переменой ветра, мягко ударяясь о кранцы. Взгляд за борт подтвердил, что отлив еще не начался. Оставалось выждать еще несколько минут, и Хорнблауэр повернулся к Брауну, который в нетерпении стоял за грот-мачтой рядом с понуро сидящим лоцманом.

— Браун, — сказал Хорнблауэр тихо, — сбегай в лодку и принеси сверток с моей одеждой. Чего ждешь? Беги.

Браун нехотя подчинился. Его ужаснуло, что капитан ради одежды тратит бесценные минуты и вообще помнит о такой ерунде. Однако Хорнблауэр был вовсе не так безумен, как представлялось его старшине. Они все равно не могли отплыть до начала отлива, и Брауну, чем изводиться тревогой, можно было с тем же успехом сбегать за мундиром. Раз в жизни Хорнблауэр вовсе не рисовался перед подчиненными. Несмотря на волнение, мыслил он четко.

— Спасибо, — сказал он запыхавшемуся Брауну, когда тот вернулся с полотняным мешком. — Достань мой форменный сюртук.

Он сбросил полковничий мундир. Браун подержал сюртук, Хорнблауэр сунул руки в рукава и застегнулся, с приятной дрожью в пальцах касаясь знакомых якорей и корон на пуговицах. Сюртук был как жеваный, золотой позумент порвался, но это был его мундир, которого он не надевал с тех пор, как потерпел крушение на Луаре. Теперь, когда он в мундире, его нельзя назвать шпионом, и, даже если побег не увенчается успехом, мундир защитит и его самого, и подчиненных. Поймать их могут — он не обольщался на этот счет, а вот тайно умертвить — уже нет. Похищение тендера наделает шуму, после чего убийство станет невозможным. Он уже выиграл — его не расстреляют как шпиона, не удавят тайком в тюрьме. Если их поймают, то будут судить лишь по старому обвинению в нарушении воинских соглашений, причем весьма вероятно, что после недавних подвигов он предстанет в глазах людей героем, убивать которого Бонапарт сочтет не дипломатичным.