Гейс примчался сам ко входу, когда у нас начался конфликт с охранниками, не желавшими нас пропускать. Пришлось вытаскивать документы и набираться терпения. Документы Юлиус Карлович просмотрел прямо у входа, раскладывая их на подоконнике.

Только после того, как им был изучен последний лист, немец внимательно оглядел нас, и немногословно извинился за задержку. Чопорно поклонившись, он предложил пройти в его кабинет.

– Изфольте пройти и посмотреть. Мануфактурен рапотает, как часы. Постаффки и заказы расписаны на два месяца вперёд. Бухгалтерия сведена в главную книгу, которую господа могут изучить, когда им будет утоппно, – смешно коверкая некоторые слова, Гейс тем не менее держался с определённым достоинством.

– Бухгалтерию двойную ведёте? – тут же заинтересовался Липатов.

– Да. Как есть в немецкий практик. Главная книга ведётся без оппоротных записей. Этто позволяет видеть рапота, как на ладонь, – немец, хоть и старался держаться бесстрастно, но вопросу купца удивился. Как мне показалось, даже уважения у него в голосе добавилось.

Я благоразумно молчал, хотя и был в лёгком замешательстве. Всегда считал, что двойная бухгалтерия присутствует лишь при обманах и афёрах, а оказывается нет. Из дальнейшего разговора стало понятно, что для рационального хозяйствования такой способ учёта намного удобнее.

Тем временем нам принесли халаты, полотняные бахилы и шапочки, похожие на колпаки, что повара носят. Как объяснил Юлиус Карлович, в цехах положено соблюдать чистоту не меньшую, чем в хирургической палате.

Ха, видели бы вы мордашки сестричек, когда они разрывались между любопытством и нежеланием одевать явно великоватые им халаты. Про колпаки даже не упоминаю. Победило, конечно же, любопытство. Оделись, как миленькие. Первые же сами над собой и похохотали.

На экскурсию по фабрике потратили минут сорок.

Что могу сказать… Не люблю я немцев…

Ну не может быть на русском предприятии стерильной чистоты, идеально ровных рядов оборудования, выстроенного под линеечку, отсутствия грохота и суеты, усиливаемых бесцельным передвижением отдельных личностей, обязательно передвигающих перед собой нечто громоздкое и шумное.

У нас не может, а у этого немца оно существовало. Противно, и по-хорошему, за нас же и обидно.

После экскурсии поговорили с Гейсом. К взаимному удовольствию сошлись на том, что на ближайшие два-три месяца мы оставляем всё предприятие в том же виде, не производя никаких изменений и перестановок.

Обеих сестричек пришлось оставить на фабрике. У них нашёлся десяток причин, чтобы продолжить изучение рецептур и прочих таинств, позволяющих превращать вполне себе обычные продукты в нечто невообразимо вкусное.

На вопросительный взгляд купца, на которого обе дочки крепко насели, я только головой кивнул. Есть у меня предчувствие, что я не прогадаю, если контроль над фабрикой попадёт в цепкие ручки близняшек. Немец сколько угодно может кичиться порядком и аккуратностью, царящими на фабрике, но против таланта двух конченых сластён, какими без сомнения являются близняшки, ему не устоять. Как бы мне мозг не затмило сегодня, а то же варенье и печеньки я успел оценить. Божественного вкуса и то и другое. Да и в прошлые приезды мне от сестричек столько эксклюзивной вкуснятины перепадало, что даже столичные рестораны, с их кулинарными изысками, потом лишь улыбку вызывали. Пожалуй, нигде так изумительно не кормят, как в доме Липатова. Неплохой симбиоз может выйти из немца-аккуратиста и дочек Липатова, с их несомненным кулинарным талантом.

Мда-а… Не стоило нам, после кондитерской, да сразу на дрожжевой завод заезжать…

Пахнет тут… ПАХНЕТ! Вонь такая стоит…

Думаю, что если в провинциальный вокзальный туалет вылить ведро застоявшейся браги и добавить к нему по паре литров скипидара с ацетоном, то нужное впечатление создастся. Правда сомневаюсь, что по убойности запаха у туалета будут серьёзные шансы на победу. Разве ещё пару дохлых кошек в него добавить, для выравнивания условий.

Разобравшись, кто и зачем к ним пожаловал, охрана вызвала мастера смены. К счастью, тот догадался принести с собой коробку респираторов с угольным фильтром.

– Барда у нас хлопнула, – бубнил из-под такой же маски седой мужик, с виду лет пятидесяти, назвавшийся Иванов Филлиповичем, – Ночью приморозило, оттого и трубы на выходе прихватило. Барда в помещения пошла.

– И часто у вас такое? – спросил я, неуверенно топчась в дверях. В тёмное помещение с огромными чанами заходить совсем не хотелось. Концентрация запаха там такая, что через респиратор пробивает, и на полу что-то подозрительно хлюпает.

– Иногда раза по три за зиму.

– Ремонтировать не пробовали?

– Да кто же разрешит зимой ремонтами заниматься? Вся продукция влёт расходится. Очереди стоят. Зима на дворе… Что ещё крестьянам делать, кроме, как брагу ставить, да детей вечерами строгать, – вполне натурально возмутился мастер. Маска скрыла его ухмылку, но уголки глаз дрогнули, да и прищур поменялся.

– Угу, а кто должен разрешить ремонт? Что-то я никого из начальства вокруг не наблюдаю, – демонстративно покрутил я головой по сторонам, словно и вправду хочу кого-то найти.

– Так, понятное дело, они в конторе находятся. Там ветерком обдувает, да и берег высокий. Ни запаха тебе, ни шума. До нас редко кто из них спускается.

Поглядев в ту сторону, куда кивнул мастер, я увидел край двухэтажного дома, расположившийся метрах в четырёхстах от нас, на высоком участке берега. Далеконько заводоуправление вынесено.

– А пошли-ка ты кого-нибудь за конторскими. Пусть скажут, что граф их в полном составе желает на заводе видеть. И вот ещё что, у тебя респираторы остались?

– Есть немного, как не быть, – озадаченно ответил мужик.

– Тащи их все сюда, а мы пока в другой цех пойдём.

Второй цех от первого разительно отличался. Тут было сухо, чисто, и с запахами полегче.

Пока сопровождающие осматривались, я направился к группе рабочих, отогревающихся у большой производственной печи.

– Добрый день, народ. Зовут меня граф Бережков. Так случилось, что я этот завод приобрёл. Пытаюсь разобраться, как тут дела идут и что можно улучшить. У кого-то есть жалобы или замечания какие?

Похоже, моё появление и попытка разговора, вогнала работников в ступор. Все, словно провинившиеся стояли, опустив глаза в пол. Честное слово, чисто девицы на выданье. Ну да, живого графа, да рядом с собой, поди первый раз видят. Постояв, понял, что разговаривать со мной никто особо желанием не горит.

– Вот ты, к примеру, всем доволен? – спросил я у ближайшего ко мне мужика, мявшего в руках потёртый заячий треух.

– Вонько тут, ваше сясьство, – неразбочиво пробормотал тот, не поднимая глаз, – Поперву не по разу в день блевать за угол бегал. Только было привык, а сегодня опять пробило.