Однако, по дороге ее пленяют злодеи – мерзкие уроды в капюшонах. За их спинами стоит Глория Нортвуд – дебелая селянка, взятая будто прямо из свинарника. Глория срывает сеточку с волос Минервы и надевает себе – тем самым перевоплощается в родственницу императора. «Бросьте ее гнить в монастыре!..» – велит Глория своим приспешникам, а сама едет в столицу. (Над «столицей» трудились отменные плотники. На сцене вырос целый деревянный тронный зал вместе с императорским престолом. Декорации опускались или взлетали в закулисье на механизмах камнеметов.)

В тронном зале взглядам зрителей предстает владыка: грозного вида мужчина с чернющими волосами и остроконечной бородкой. Особая изюминка владыки – его взгляд. На просмотре актер капнул себе в глаза пару капель какого-то зелья, а потом зыркнул в лицо Эрвину. Герцог даже вздрогнул – до того свирепо и люто сверкали зрачки актера. Выйдя на сцену, владыка поет мощно и хрипло: «Мне целого мира мало, мир сгодится лишь для начала». Вокруг пляшут актеры в одеждах гвардейцев, секретарей и министров – придворные собачки. Падают ниц пред императором, и по их спинам, как по ступеням, он восходит на трон.

Являются двое сутулых стариков в шапочках магистров, один протягивает владыке блестящий жезл – Перст Вильгельма. «Твоя власть средь людей и богов», – шепчет магистр. «Моя власть среди людей и богов», – эхом шепчет Адриан, боясь поверить. «Твоя власть среди людей и богов», – убежденно повторяют магистры, и Адриан все громче вторит им: «Моя власть… среди людей и богов… моя власть… Среди богов!.. Моя власть!.. Моя!!!» Он хохочет, вскидывает жезл и испепеляет подвернувшегося под руку секретаря. «Испепеление» устроено мастерски: бедняга падает в люк среди сцены, а секундой позже оттуда взметается пламя.

Входят Айден и Аланис Альмера: печальный седой мужчина, отягощенный бременем мудрости, и стройная златовласая красотка. «Моя невеста, мой верный советник!» – усмехается владыка, обнимает их за плечи и ведет к краю сцены. Указывая Перстом вниз, на зрителей, Адриан поет куплеты о власти.

«Взгляните на небо: одна лишь Звезда.

Одна в целом небе, так было всегда.

Так сделали боги, не нам тут судить.

Король рожден править,

Звезда – светить.

Коль ты стал Звездою, смотри не стыдясь:

Мирок под тобою – что он, как не грязь?

Слепи, что захочешь, отдай лишь приказ.

И выполнят черви, в земле копошась.

Место для крестьян – грязь.

Место для мещан – грязь.

Место для солдат – грязь.

Место для дворян – грязь.

Место священников – грязь…

Что думают черви, в земле копошась?..

Плевать! Их место – грязь»

Аланис и Айден в ужасе взирают на императора. Айден пытается образумить его. Аланис шепчет: «Владыка, побойтесь богов!.. Я не могу стать женою того, кто нарушает святое слово!» В два голоса они, как могут, увещевают тирана, поминают и Янмэй Милосердную, и славного отца владыки, и Великого Вильгельма, что утопил Персты в море. Адриан кривится и многозначительно поглаживает смертоносный жезл.

Тут на сцену вбегает Глория в сеточке Минервы. Падает на колени перед императором, целует его ноги (вызвав у Адриана слащавую ухмылку), а затем протягивает какую-то бумаженцию: «Ваше величество, пауки сплели сеть! Паук по имени Альмера хотел убить вашего отца!» Владыка читает, а Глория повторяет, все повышая голос, и медленно поднимаясь с колен: «Паук по имени Альмера – заговорщик. Он хотел убить вашего отца. Паук по имени Альмера сплел сеть. Паук – заговорщик. Паук! Заговор! Сеть!» Наконец, Глория встает рядом с Адрианом и указывает пальцем в лицо Айдену: «Убейте паука! Порвите сеть!»

Айден и Аланис не пытаются бежать. Они смело смотрят в лицо гибели, и Айден грустно произносит: «Да, еще двадцать лет назад я хотел убить твоего отца и лишить тебя власти. Ведь всегда знал, каким чудовищем ты вырастешь. Но я не смог переступить законов чести, и готов к расплате за это. Честь всегда обходится дорого. Стреляй же, чудовище! Стреляй!»

Император стреляет. Смерть герцогов Альмера обставлена весьма эстетично. С рампы на Аланис и Айдена падают два красных покрывала. Актеры корчатся под алой тканью, словно бьются в огне. Потом затихают, и покрывала взметаются обратно вверх, оставив на сцене два лежащих тела. Они накрыты платками угольного цвета, сходство с обугленными трупами драматично и ужасающе.

Адриан, обхватив одной рукой свою новую невесту, усаживается на трон и вместе с ним взлетает ввысь, хохоча и крича:

«Плевать на червей, их место – грязь! Гряяязь!»

Однако мрачную концовку пьесы скрашивает Минерва. В келье монастыря она узнает о поступке Адриана. Девушка падает на колени и принимается истово молить Праматерей:

«Отрекаюсь от себя, наивной.

Отрекаюсь от родства, богами проклятого.

Отрекаюсь от мечтаний прежних – глупых.

Лишь об одном мечтаю, больше – не о чем.

Остановите его, Праматери!

Остановите еретика, боги!

Останови чудовище, Янмэй Милосердная!

Останови злодея, Агата Светлая!

Молю тебя.

Прошу тебя.

Шепчу тебе…

Останови его.

Останови…»

Словом – позорище. Безвкусица, аляповатый гротеск, кое-как слепленный наспех. Бедная герцогиня София Джессика выцарапала бы себе глаза, если б увидела, на что похож драматургический дебют ее сына. Когда в день открытия турнира состоялась первая постановка, Эрвин едва не сгорел от стыда. Он мог бы глянуть мельком, не сходя с седла, задержав на минуту Дождя возле сцены, а потом поехать себе дальше по «неотложным» делам. Но, как дурак, пожелал сидеть в первом ряду, и так был лишен пути к отступлению. Пришлось прожить час унижения от начала и до конца. Даже альтесса, примостившаяся на его коленях, не стала язвить – и без ее стараний Эрвин чувствовал себя последним ничтожеством.

Но, когда пьеса окончилась, случилось нежданное. Схватившись со своих скамеек, зрители принялись аплодировать, кидать на сцену монетки и орать: «Еще! Еще!..» Восторг выражали не только северяне, это было бы еще понятно, но даже путевцы! Эрвин несмело оглянулся – не обманывает ли слух?.. Нет, правда: на лицах простолюдинов было написано восхищение, на сцену летели новые и новые медные звездочки. Альтесса встрепенулась и теперь позволила себе шутку: «Горжусь тобой, милый! Ты заработал честным трудом первые свои деньги!»

* * *

– Во славу Светлой Агаты и Великого Дома Ориджин!.. Ради доблести Севера, что никогда не померкнет!.. Во имя Минервы Стагфорт – истинной наследницы престола!.. Объявляю турнир открытым!

Взревели северяне на трибунах; навалилась на ограждения толпа путевцев; стрелки вышли на позиции, поглаживая луки; служители турнира рысцой разбежались от щитов с мишенями…