Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они заколотили дверь – заколотили ее крепкими дубовыми досками. Гедеон крикнул мне, что завтра они возведут стену из известняка, поскольку наш дом – каменный, а не деревянный, как большинство домов вокруг.
Вот такое для меня наказание – для меня, дочери болот, которая бегала при луне, толкала свою лодку вдоль каналов, целовала едкие лютики и водяные ирисы. Я умру в темноте, после того как этот огарок свечи погаснет. Умру от жажды еще прежде, чем могла бы умереть от голода. Моим двум детям расскажут, что я была плохой матерью, колдуньей, бросившей свой дом. Или же им расскажут, что я утонула…
Эрмин, слушавшая затаив дыхание, вдруг замахала рукой – как будто пыталась что-то от себя отогнать.
– Перестань читать, Киона, это невыносимо! Боже мой! Я не могу поверить в такой кошмар.
– Да, перестань, моя малышка, а то аж с души воротит! – проворчал Жослин.
– Прошу вас, позвольте мне прочесть кое-что еще. Папа, будь мужественным. Я знаю, почему тебе очень не хотелось, чтобы эта тетрадь попала ко мне в руки. Итак, Мин, слушай!
Киона снова стала читать. Ее голос при этом становился все более и более тихим – как будто она делилась какими-то тайнами.
С этим трудно смириться, но, поскольку я могу заглядывать в будущее, я знаю, что мне предстоит умереть здесь, замурованной живьем, и что мои убийцы не понесут в этом мире никакого наказания. Существующее у людей правосудие никак их не покарает. Они проживут еще долгие годы и будут слыть уважаемыми людьми и ревностными католиками. Они, несомненно, потрудятся изобразить меня своим потомкам как послушную и набожную женщину – ну, то есть такую, какими они пытаются изображать самих себя, – но Иисус, которому всегда все известно, сумеет должным образом осудить их с высоты небес. Он когда-нибудь пришлет на эту землю, истерзанную страданиями, войнами и беззаконием, светлое существо лучезарной красоты, которое будет моим потомком и унаследует мой природный дар. Я не знаю, какое ему дадут имя, но оно будет иметь какую-то связь с солнцем – тем самым солнцем, которого я уже никогда не увижу.
Я случайно нашла веревку. В этом я вижу знак свыше. Я в последний раз поступлю как человек, свободный в своих поступках, и положу конец своему пребыванию в этом мире. Пусть тот (или та), кто прочтет эти страницы, сжалится надо мной и уничтожит их, чтобы тем самым избавить от неприятностей моих детей.
Киона замолчала. Ее руки слегка дрожали. Она едва удерживалась оттого, чтобы не расплакаться: ее снова потрясли эти строки, в которых, по всей видимости, говорилось и о ней.
– Последний абзац, получается, был написан именно для того, чтобы упомянуть веревку. Алиетта хотела сообщить о том, что собирается наложить на себя руки.
– Какая жуткая история! – сокрушенно покачала головой Эрмин. – Папа, так ты, получается, не знал правды?
– Получается, что не знал! Тебе нужно понимать, какой она была, та эпоха – конец девятнадцатого века. Когда я родился в 1883 году, Алиетта была уже мертва. Мне помнится, что, когда мне было лет пять, мне говорили о моей бабушке как об умершей, за которую надо молиться во время мессы.
– Папа, если я все правильно поняла, ты вырос в том старом каменном доме, в котором была заживо замурована в чулане Алиетта? – спросила Эрмин, перестав обращать внимание на Киону.
– Похоже, именно так, и от этого у меня стынет кровь в жилах.
– В таком случае кто нашел этот дневник? – воскликнула Эрмин. – Если это сделали те, кто убил Алиетту, то почему они сохранили его, хотя на последних страницах их прямо обвиняют в совершении преступления?
Киона вдруг каким-то отчужденным голосом попросила их замолчать. Они, слегка удивившись, повиновались. Киона закрыла глаза, прижала к лицу ладони и оставалась в таком положении несколько долгих минут. Наконец она выпрямилась и посмотрела на своих собеседников.
– Простите меня. Я услышала в своем рассудке какой-то шум. Это наверняка шептала Алиетта. Она хотела мне что-то объяснить. Похоже, что перед тем, как построить свою стену, Гедеон и Жак решили поговорить со своей узницей. Позвав ее и не получив никакого ответа, они были вынуждены сорвать доски, которыми заколотили дверь, и войти в чулан. Они обнаружили ее там мертвой, но, поскольку самоубийцам нельзя было устраивать похороны по церковному обряду, они стали утверждать, что она погибла в результате несчастного случая. Что касается тетради, то им, конечно же, на всякий случай следовало бы ее сжечь, но они ограничились лишь тем, что просто ее хорошенько спрятали. Как бы там ни было, они не умели читать – ни один, ни другой.
– Но ведь Мари – сестра папы, которая прислала ему эту шкатулку по почте, – читать умеет! Ты думаешь, у нее не возникло желания из любопытства полистать эту тетрадь?
– Этого я не знаю, – мрачно ответила Киона. – Могло получиться так, что она прочла этот дневник и, чтобы избавиться от него, прислала сюда.
– А я думаю, что она – из суеверия – даже не прикоснулась к ней, – предположил Жослин. – Кроме Мари, все мои родственники со стороны семьи Шарденов уже в могиле. Все члены семьи Ноле тоже умерли. Вот они были неплохими людьми. Именно поэтому я в санатории Лак-Эдуар называл себя Эльзеаром Ноле.
– Ноле были неплохими людьми? – удивилась Киона. – Но они ведь никак не защищали свою дочь от ее мужа!
– Они владели фермой возле Труа-Ривьер, но им там не нравилось и они вскоре уехали оттуда и обосновались возле города Квебек.
– А о Регине – дочери Алиетты – ты мне никогда ничего не говорил, папа, – упрекнула Жослина Эрмин.
– Моя тетя стала монахиней в тридцать лет. Ей не хотелось выходить замуж, хотя она и была красивой.
– А разве для того, чтобы жениться или выйти замуж, обязательно быть красивым? – с возмущением спросила Киона. – Меня считают красивой, но после прочтения вот этого письма я отнюдь не горю желанием связывать свою судьбу с судьбой какого-либо мужчины. Я хочу оставаться свободной в своих поступках и своих решениях.
– Моя дорогая, посмотри на мой пример. Я вышла замуж за Тошана в возрасте шестнадцати лет, и мы страстно любим друг друга. Наша совместная жизнь доставляла мне удовольствие и до сих пор доставляет – каждый день.
– Неужели? Я люблю своего сводного брата и восхищаюсь им, но он хотел помешать тебе сделать карьеру оперной певицы. Вы даже расстались на некоторое время, когда ты настояла на том, что тебе нужно выполнять контракты, заключенные с «Капитолием». Мне разболтали это Лора и Мадлен. Если вам интересна моя точка зрения, то могу сказать – в том числе и тебе, папа, – что я не верю ни в большую любовь, ни в семейное счастье, пусть даже я и не стану приводить другие негативные примеры.
Эрмин поняла, что Киона намекает на Шарлотту и Людвига. Жослин, который не знал, что с ними на самом деле произошло, вдруг, в свою очередь, стал возражать.
– Несмотря на то что мы с Лорой на несколько лет расставались в силу обстоятельств, я подчеркиваю, что нам очень нравится наша семейная жизнь. Разве не замечательно то, что Бог даровал нам сына – нашего Луи?
