– Потому что сейчас тебя по-настоящему волнует только один из них. Ты уверена, что Шарлотта, которую я хорошо знал, умерла по твоей вине. Нет, не из-за того сна, заставившего тебя на время позабыть о ней и тем самым удалившего тебя от нее. Ты полагаешь, что твой путь накладывается на ее путь, что ей пришлось исчезнуть ради того, чтобы ты могла получить кое-что, чего ты жаждешь. Скажи это своими словами, Киона, а иначе ты останешься слабой и свет вокруг твоего лба потускнеет.

Киона отрицательно покачала головой. К ее глазам подступили слезы, и ее охватило невыносимое нервное напряжение.

– Я уже сказала тебе, что я спала тогда, когда Шарлотта от нас ушла. В этом сне я видела маленькую частичку своего будущего, в котором огромное место занимал Людвиг. Я отказалась это признавать. Мне хотелось, чтобы я ошиблась. Однако немного позднее я узнала о смерти Шарлотты. У меня и в самом деле возникло ощущение, что это я вытолкала ее из мира живых, чтобы когда-нибудь занять ее место – растить ее детей и любить ее мужа. Вот так! Теперь ты доволен? Я сказала это своими словами и теперь схожу с ума от стыда и отчаяния. Затем я видела еще два странных сна, и в них обоих мне снился этот мужчина. Между мной и ним в этих снах было так много нежности! Полная гармония. Но я не хочу этого, я не желаю, чтобы такое произошло – ни сейчас, ни через десять лет!

– Я помню этого Людвига, – сказал старый индеец угрюмым тоном. – Он заботился обо мне в горах целую зиму. Он бледнолицый, но он не склонен к обману. У него нет никаких пороков. Впрочем, какой смысл говорить тебе то, что ты и сама знаешь? Киона, ответь мне откровенно. Ты считаешь себя Маниту, Великим Духом или Верховным богом бледнолицых?

– Нет, Наку, никем из них я себя не считаю! – возразила Киона.

– Почему же ты в таком случае думаешь, что женщина, которую ты любила, умерла по твоей вине? Шарлотта боялась рожать этого ребенка: она была уверена, что умрет во время родов. Ты не имела никакого отношения ни к этому ее страху, ни тем более к ее смерти. Она обрела покой. Я ее оплакивал, ты тоже. Так что все в порядке. Ты многого недодумываешь. Если бы Шарлотта умерла там, в стране своего мужа, ты вообще не была бы в этом замешана. Однако Людвиг вернулся сюда, на берег озера Пиекоиагами. Дорога этого бледнолицего проходила мимо тебя. Война привела его на нашу землю, а твой брат Тошан спас ему жизнь. Почему он прятался возле водопада Уиатшуан? А вдруг ему надлежало сблизиться именно с тобой, Киона, в ту зиму, в которую ты привела Шарлотту к нему в силу твоего стремления делать людей счастливыми? Я сказал: «А вдруг». Ничего больше.

– И что я должна делать? – спросила Киона, уже чувствуя облегчение.

– Идти по своему невидимому пути и не верить во всякие глупости. Без своего дара предвидения ты не смогла бы взглянуть на ту частичку своего будущего. По мере того как время идет день за днем, ты будешь убеждаться в том, что этот мужчина заставляет твое сердце биться сильнее. Ты поняла бы это, даже если бы Шарлотта не умерла, а жила еще долго-долго.

– Он хочет вернуться к себе на родину, в Германию.

– Позволь ему уехать. Он вернется. В тот день, когда он вернется, ты сможешь снять это свое ожерелье.

– А если я помешаю ему уехать? Шарлотта явилась ко мне из потустороннего мира и попросила позаботиться о ее детях. Я их люблю, и мне хотелось бы оставить их у себя.

– В таком случае договорись с их отцом. А главное – не бойся. Ты наделена большой силой. Киона, я устал. Мои веки слипаются. Ты должна меня отпустить. Скажи своей сестре, пусть она споет моему народу еще до наступления зимы. Мне хотелось бы послушать ее хотя бы раз. Шоган сказал мне, что у нее очень красивый голос.

– Я обещаю тебе, что скажу ей это, почтенный Наку, и я благодарю тебя за то, что ты освободил мою душу и вытащил из моего сердца колючку, причинявшую мне боль.

Старик ничего ей не ответил. Его глаза уже были закрыты: он сидел неподвижно и спал.

Роберваль, пятница, 1 сентября 1950 года

Киона сидела в беседке, а у нее на коленях лежала тетрадь Алиетты. Небо было покрыто серыми тучами, шел мелкий дождь. Из-за белого забора, вдоль которого росло множество белых роз, доносилась песня волн озера. Волны эти были более быстрыми и более высокими, чем обычно. Все домочадцы пообедали вместе и затем разошлись кто куда – каждый по своим делам. Акали занялась наведением порядка в комнатах. Мадлен стала одевать детей, готовя их к ставшей уже почти ритуальной прогулке по бульвару Сен-Жозеф. Лора и Жослин уселись слушать радио в гостиной, а Эрмин принялась писать письма, расположившись в столовой в компании Мирей, которая погрузилась в одно из своих любимых занятий – составляла меню на следующую неделю.

«Как тихо! – подумала Киона. – Мне нужно воспользоваться этим, чтобы поразмышлять».

После посещения резервации она почувствовала себя гораздо спокойнее. Левой рукой она прикасалась к маленьким ракушкам своего ожерелья, словно пытаясь впитать в себя их магию. Она прикоснулась также к медальону Алиетты, и это заставило ее вспомнить о том волнении, которое она испытала, когда узнала об обстоятельствах трагической смерти ее прабабушки. «Что нам следует делать, Алиетта? – мысленно спросила она, закрывая глаза. – Твои палачи умерли много лет назад, пусть даже, по словам Эрмин, Лора и увидела старого Гедеона через окно фермы, когда ей и Жослину пришлось оттуда ретироваться, потому что их выгнала Мари, ревностная католичка, которая, должно быть, не очень внимательно читала Евангелие».

Жослин предпочел ни о чем не рассказывать ни Лоре, ни тем более другим членам семьи. Эрмин его в этом поддержала.

– Нужно забыть, Киона, – заявила Эрмин днем раньше, когда они снова принялись обсуждать эту трагическую историю. – Ты говорила нам, что у тебя были видения, в которых Алиетта сверкала, а это означает, что она находится посреди божественного света и что она прощена.

Киона, поморгав, посмотрела на розовые кусты, листья которых, смоченные дождем, блестели.

– Ну хорошо, давай забудем! – сказала она тихим голосом. – Я уже получила послания, в которых нуждалась. Я, кстати, и сама являюсь посланницей каких-то невидимых сил. Я не должна бояться быть такой, какая я есть. По словам Наку, я не имела никакого отношения к кончине Шарлотты.

В словах почтенного шамана Киону кое-что удивляло. Он, похоже, был уверен, что она почувствовала бы влечение к Людвигу даже в том случае, если бы его законная супруга не умерла. «Не могу в это поверить, – подумала Киона. – Это правда, что я первой встретилась с ним на улице Сен-Анн и первой стала помогать ему, но ведь я была тогда всего лишь ребенком – его маленькой Кионой».

Киону оторвала от ее мыслей пришедшая из кухни Эрмин.

– Моя дорогая, ты дышишь свежим воздухом? Меня этот дождь наводит на мысли о зиме.

– До зимы пока далеко, и у нас впереди еще прекрасная осень. Мин, ты выполнишь желание Наку?