– Динка! Голубка моя! Послушай... – Марина опустилась на пол и, пробуя разнять ее руки, умоляюще зашептала: – Послушай, послушай меня...

– Нет! Нет! Я буду ждать! Я не поеду! – со слезами кричала Динка.

– Кулеша! – в отчаянии позвала мать. Но входная дверь стремительно хлопнула, и в коридор влетел Ленька.

– Макака!..

– Леня! Ленечка! – радостно вскрикнула Мышка.

– Леня! Леня! – подхватила Алина.

Динка рванулась к двери, стул с грохотом покатился за ней.

Ленька, запыхавшись, остановился на пороге:

– Макака!..

Динка, подпрыгнув на одной ноге, с плачем повисла у него на шее.

Марина растерянно смотрела на опрокинутый стул и затянутую в несколько узлов веревку на Динкиной ноге.

– Ах, боже мой... – простонала она. – Леня! Скорей отвяжи ее и сажай на извозчика! Выходите! Вот Мышка... Алина, мы едем! – закричала она, выбегая в коридор.

Ленька достал из кармана ножик и, разрезав веревку, хмуро спросил:

– Кто тебя?..

– Сама... я сама... чтоб не увезли... – всхлипывая, ответила Динка.

– Пошли! Пошли! – кричал со двора Кулеша.

Ленька схватил за руку Динку.

– Пойдем, Мыша... – ласково сказал он, кивая головой Мышке.

– Я не Мыша, а Мышка, – кротко улыбаясь, поправила его девочка.

Динка громко засмеялась.

– «Мыша, Мыша»! – передразнила она, подталкивая сестру.

– Леня, чего она... – пожаловалась Мышка, отмахиваясь от приставшей к ней Динки.

– Макака, не балуй! На́ вот тебе... – Ленька сунул девочке сверток с сапожками. – Иди, иди! Потом поглядишь! Как в поезд погрузимся, так и поглядишь!

Динка, подпрыгивая, побежала вперед. Ленька усадил обеих девочек на извозчика и вернулся. Увидев ослабевшую от слез Алину, он тихо сказал:

– Ишь как наревелась! Держись вот за меня. Пойдем! – И, осторожно взяв ее за плечи, повел к извозчику.

За ними вышла Марина. Кулеша и Никич заперли двери. Дворник взял ключи.

– Подождите! Я забыла сумочку! – крикнула вдруг Марина.

– Ну вот! Все не слава богу... – заворчал Никич, пропуская ее в дом.

Ленька, усадив девочек, стоял около извозчика.

– Я поеду на облучке. Извозчик, подвиньтесь! – сказала вдруг Динка.

– Это неприлично! – напала на нее Алина. – И потом, ты изомнешь свой плащ.

Сестры заспорили.

– Хватит вам! Вон мать идет! Макака, сядь на свое место. А ты, Алина, молчи! Помни себя! – строго сказал Ленька, стаскивая Динку с облучка.

Обе замолчали. Но через минуту Алина снова сделала замечание, на этот раз Мышке.

– Да замолчи ты!.. Что тебе, больше всех надо? – с укором сказал Ленька.

Алина пожала плечами и отвернулась.

– Ну, тогда распоряжайся сам, – неуверенно сказала она.

– Поехали, поехали! – подходя к извозчику и усаживаясь рядом с детьми, сказала Марина. – Леня, садись с Никичем и Кулешей!

– Нет... – рванулась было Динка, но мальчик погрозил ей пальцем и побежал к другому извозчику. По дороге Кулеша сказал:

– Привет тебе, Леня, от Степана!

– Он вышел? – обрадовался Ленька.

– Конечно. Держали, держали, но улик-то ведь нет! Улики все в бубликах спрятались! – весело подмигнув мальчику, сострил Кулеша.

Оба расхохотались. А Никич озабоченно сказал:

– Смех смехом, а вот не опоздать бы к поезду!..

– Не опоздаем! – сказал Кулеша. – Я все часы перевел на двадцать минут вперед. Это совершенно необходимо, когда едут женщины и дети!

На вокзал приехали к первому звонку. Суетились. Наскоро забрасывали в купе картонки, чемоданы. Марина, открыв окно, давала последние наставления Никичу:

– Скажите Лине и Малайке, что как только мы устроимся, то сейчас же выпишем их к себе. Скажите Олегу, чтоб не беспокоился. Я напишу ему...

Никич стоял на перроне и махал рукой детям. Кулеша делал какие-то гримасы Динке; девочка смеялась.

Наконец поезд двинулся. Марина прислонилась к окну и закрыла глаза.

– Не тревожьте ее... – тихо сказал девочкам Ленька.

За окном стояла черная осенняя ночь. В купе слабо мерцал фонарь, внутри его коптила и оплывала свеча. Утомленные сборами и волнениями, дети крепко спали. Динку и Мышку уложили внизу на одну полку, против них лежала Марина. Алина устроилась на верхней полке, Ленька тоже взобрался наверх. Но мальчику не спалось... Непривычно и громко стучали колеса, лязгало и скрежетало под вагоном железо, неожиданные толчки замедляли ход поезда.

«Не смазали колеса, видать... – думал мальчик и, опустив голову, смотрел вниз, на спящих детей. – Не разбудили бы, а то опять матери забота... – Он очень жалел Марину: – Беда ей с девчонками! Ревут как белужки. То одна, то другая... Но я их отучу матери нервы портить...»

Динка уже сообщила мальчику, что «мама ждала его до последней минуты и со всеми спорила и даже на Алину не обращала внимания...».

Ленька был глубоко тронут и, приглядываясь в сумерках к усталому лицу Марины, тревожился.

Марина не спала... Утомительные сборы, боязнь опоздать на поезд, слезы Алины и отчаяние Динки отняли у нее последние силы. Нервы Марины не выдержали, и, уложив детей, она долго стояла у окна. Плечи ее вздрагивали, слезы неудержимо бежали по лицу... Ленька лег последним. С тревогой поглядывая на Марину, он не решался залезть на свою полку.

– Ложись, Леня, – не оборачиваясь, сказала она.

Мальчик лег; Марина оторвалась от окна и, оглядев спящих детей, тоже легла. Но в темноте Ленька видел, как зажатый в руке беленький комочек непрерывно прижимается к ее лицу. Сквозь шум колес ему даже слышались тихие горькие всхлипы...

«Плачет... Замучилась...» – с глубоким сочувствием подумал Ленька и, отвернувшись к стене, закрыл глаза.

Сердце его было спокойно за Макаку. Он вспомнил, как радовалась девочка его подарку, как в узком купе отплясывала она в своих красных сапожках.

«Как раз по ноге пришлись. Ловко ей в них бегать-то...» – удовлетворенно подумал Ленька. Но сквозь эти мысли о себе, о Макаке, о красных сапожках он все время прислушивался, спит ли Марина. Но она не спала, и Ленька не выдержал... Стараясь не разбудить детей и повиснув на одной руке, он бесшумно спрыгнул вниз.

Марина, увидев его, поспешно вытерла глаза.

– Ты хочешь выйти, Леня? – шепотом спросила она, приподнимаясь на локте.