Когда началось сражение, Рузвельт и Черчилль находились в Гайд-Парке. Ход сражения беспокоил премьера, поскольку напомнил ему, что в течение веков битвы проигрывались именно тогда, когда генералам не удавалось энергично наступать. Он отправил войскам на фронт послание с инструкциями, в то время как Рузвельт предоставил Эйзенхауэру и его подчиненным вести дело самостоятельно. После того как сражение приняло благоприятный оборот, Черчилль поздравил Эйзенхауэра: «Как говорил во время битвы при Ватерлоо герцог Веллингтон, „это была чертовски быстрая схватка“. Сталин телеграфировал Рузвельту и Черчиллю, что высадка в районе Неаполя значительно облегчит Красной армии операции на советско-германском фронте. В Италии союзные войска перегруппировали силы и начали преследовать противника, отступавшего на север, по узким дефиле между Салерно и Неаполем. Немцы отступали медленно, нанося союзникам потери, но 1 октября Неаполь освобожден.

Успешная наступательная операция в Италии открыла для президента новые военные и политические возможности. Создала она и военно-политические дилеммы. Продвижение союзников на север Апеннин влияло на их отношения со странами Иберийского полуострова, французами, югославами, греками, турками и народами южного побережья Внутреннего моря. В последующие месяцы Рузвельт тратил много усилий на мобилизацию активной поддержки или, как минимум, пассивного сотрудничества средиземноморских стран, отличавшихся вековой враждой и подозрениями в отношении друг друга и великих держав.

На побережье Средиземноморья располагалась также Палестина — убежище и проблема. Из всех возможностей, открывшихся перед Рузвельтом, наиболее обнадеживающей и трагичной стала — облегчить судьбу европейских евреев. Выжили в оккупированной нацистами Европе 10 тысяч, а пути спасения пролегали для них главным образом через Средиземноморье. В 1942 году в Белый дом просочились сведения о решении нацистов настолько ошеломляющем, что сотрудники администрации не могли поверить и попросили зарубежные службы подвергнуть их проверке. Гитлер приказал «окончательно решить» расовую проблему посредством организации облав и систематических убийств всех евреев, проживающих на оккупированных территориях. Сообщения оказались достоверными.

Разумеется, президента тревожило преследование евреев — еще со времени прихода Гитлера к власти в 1933 году. В ходе войны он неоднократно осуждал нацистов за преступления и предупредил о наказании за них, большие и малые. В конце 1942 года он сообщил о плане Объединенных Наций создать комиссию по расследованию военных преступлений. Ясно, однако, что сдерживающий эффект этих предупреждений невелик. Каждый месяц умерщвлялись 10 тысяч евреев.

Растущее возмущение общественности Англии и США требовало немедленно действовать. В декабре 1942 года раввин Стефан С. Уайз, глава Американского еврейского конгресса, писал Рузвельту: «Дорогой босс, не хочу увеличивать ни на атом ужасное бремя, которое вы в настоящее время несете с чудотворной и, как мне кажется, ниспосланной Небом силой. Но вам известно, что на долю евреев выпало самое большое несчастье за всю историю в форме массовой бойни Гитлера». Минимум два миллиона еврейских граждан уже убиты, писал Уайз. Он попросил президента встретиться с еврейскими лидерами. На этой встрече, происшедшей через год после Пёрл-Харбора, Рузвельту вручили двадцатистраничный документ о нацистском «Плане уничтожения». Президент заверил участников встречи, что Соединенные Штаты будут стремиться спасти тех, кого еще можно спасти, и покончить с преступлениями. «Жернова Бога мелют медленно, — говорил он, — но перемалывают все мельче».

Жернова не только юстиции, но также администрации Рузвельта медленно и мелко мололи весь 1943 год, к разочарованию и отчаянию еврейских и других лидеров. Некоторые выступали за то, чтобы союзники начали прямые переговоры со странами «Оси» ради освобождения евреев. Другие — как минимум за ослабление союзниками блокады с целью обеспечить поставки продовольствия и медикаментов заключенным концлагерей и за то, чтобы убедить нейтральные страны открыть границы для спасающихся бегством евреев. Администрацию призывали приостановить действие иммиграционных квот, чтобы стимулировать поток беженцев из стран «Оси». В начале 1943 года Вашингтон, казалось, развил активность в этом направлении или по крайней мере ее имитировал. В самом деле, Лондон и Вашингтон состязались за публичное признание их озабоченности судьбой евреев. Но в действительности активность администрации давала мало результатов. На конференции по проблемам беженцев, состоявшейся в апреле на Бермудах, американская и британская делегации согласились на некоторые полумеры, но воздержались от обязательств по созданию фондов для беженцев, предоставлению судов для их перевозки или изменению иммиграционных законов. Знакомясь с итогами работы конференции в начале мая, президент согласился вместе с Англией финансировать перемещение определенного количества людей и одобрил создание в Северной Африке временных складов. Но энергично возражал против попыток пересмотреть иммиграционные законы и сомневался, что необходимо направлять большое число евреев в Северную Африку, воздерживался от обещаний безграничной помощи беженцам.

В последующие несколько месяцев политику администрации в этом вопросе формировала скорее осмотрительность, чем моральное негодование. Государственный департамент тратил недели на рассмотрение вопросов о визах для беженцев, даже на письменные ответы им. Но каждая потерянная неделя означала гибель тысяч евреев и других узников, числившихся в ужасном реестре смерти Гитлера. В августе 1943 года «Нью-Йорк таймс» опубликовала «список уничтоженных» с подробным перечислением имен уроженцев разных стран: 1 миллион 700 тысяч стали жертвами организованного убийства; 746 тысяч погибли от голода и болезней. Страна и администрация оказались в шоке, но отнюдь не в состоянии созидательного действия. Рузвельт помогал в конкретных ситуациях и подстегивал проведение акций спасения в чрезвычайных случаях, но ему не удавалось решить главную проблему — спасти миллионы евреев, мужчин, женщин и детей, схваченных в глубоком тылу у нацистов и обреченных на газовые камеры.

Одна из причин этого — чрезвычайная трудность решения проблемы. Даже спасение нескольких тысяч евреев в прибрежных средиземноморских странах требовало бесконечных переговоров между местными еврейскими лидерами, Государственным департаментом, министерством финансов и другими учреждениями Соединенных Штатов; переговоров с нейтральными странами, благотворительными организациями и другими заинтересованными органами относительно денег, транспорта, пособий, жилья, а также мусульманской враждебности. Как полагал Рузвельт, вовлечение конгресса в деятельность по изменению иммиграционных законов — весьма трудная задача. Тот факт, что так много иностранцев, подвергавшихся смертельной опасности, и молящих за них лидеров внутри страны — евреи, заставлял Рузвельта нервничать в связи с возможной реакцией конгресса и некоторых групп американцев. Не мог он игнорировать и реакцию мусульманской Африки, тесно связанный с ней в военном и дипломатическом отношениях.

Но главная причина коренилась в военной стратегии Рузвельта. Единственный способ убедить Гитлера пощадить свои жертвы заключался в попытке задобрить его взяткой или вступить с ним в переговоры. Но Рузвельт решительно отвергал это как посягательство на принцип безоговорочной капитуляции. Лучшим способом помочь евреям и другим беспомощным людям он считал победу в войне, как можно более скорую и решительную. Отталкивать такие нейтральные страны, как Испания, отвлекать корабли от главного назначения — доставки военных грузов, возбуждать ложные ожидания и страхи и, сверх того, провоцировать вражду мусульман в странах, где ведутся боевые действия, — все это несовместимо с целеустремленной борьбой Рузвельта за победу в войне.