ко мне из-за какой-то ерунды, смотрел и продолжаешь смотреть на меня свысока. В какой-то момент я сам заранее начал оправдываться за свои «просчеты», чтобы успокоить тебя. Но больше я так делать не буду.

Мелл закрыл лицо руками.

– Зачем ты вымещаешь свою боль на мне? Думаешь, я смогу все это вытерпеть? Думаешь, мне самому не больно? Если не хочешь моего присутствия, то так и скажи: «Ты надоел мне. Отвали». И я уйду. Но ты ведь каждый раз просишь остаться. Ты словно экспериментируешь надо мной. Наблюдаешь, на сколько меня хватит. У меня тоже есть чувства и свой предел. Ты первый, кто его достиг.

И Мелл тотчас вышел из кухни.

58. Напутствие

Порой Саша сам не понимал, какой он человек. Раньше это его, впрочем, никогда не волновало. Открытые, зачастую оправданные возмущения со стороны задетых им людей, обвинения в его черствости и попытки пристыдить еще ни разу не срабатывали, пока не дошла очередь Мелла излить ему израненную душу, и сердце Саши болезненно затрепетало.

Досадно и унизительно было осознавать, что он скатился до глупых и бессмысленных придирок. Удел избалованных, высокомерных, малодушных людей, которым проще ранить кого-то и тем самым избавиться от собственной боли, чем справляться с ней своими силами. А самое главное, на кого он решил покуситься? На Мелла. Саша не мог понять, как вообще он сумел пойти на это.

Что если он теперь действительно уедет? Как тогда быть? Он и думать об этом боялся.

Юноша зашел к себе в спальню и сел на кровать. Волнение и стыд, казалось, усиливались с каждой секундой, что он тянул с извинениями. Еще ничто не вызывало у него такие неприятные, практически непереносимые чувства, и он уже точно знал, что не обретет покой, пока не попросит прощения.

В коридоре что на первом, что на втором этаже было тихо. В комнате Мелла тоже не оказалось. По всей видимости, куда-то вышел.

Звонок телефона заставил его вернуться к себе в комнату. Который день его беспокоила следовательница, и ни раннее утро, ни поздний вечер не были для него причиной отложить звонок. Саша был уверен, что не без помощи завистливых дальних родственниц следовательница стала подозревать его причастность к гибели Дирка. Уж больно спокойным и безучастным он всем показался, да и за дело взялся, только когда речь зашла о наследстве. Ни разу с тех пор, как ему сообщили о смерти отца, он не поинтересовался тем, как и где его хоронили.

Он искренне не понимал, что могло бы сподвигнуть его еще хоть раз вспомнить о себе как о члене семьи Марголисов.

«И все же он был твоим отцом. Ведь бывали моменты, когда он видел в тебе сына и беспокоился о тебе».

Глупый Дирк. Как можно было, имея практически бесконечные возможности, так бездарно растратить свою жизнь? Все же Саша понимал, что ушел от него недалеко. Они выбрали разные крайности человеческого существования, даже не подумав найти золотую середину. Дирку было куда проще жить в свое удовольствие, Саше – жить для кого угодно, но не для себя. И вот к концу оба они поняли, что нуждаются во внимании, заботе и… любви?

Сердце Саши заныло. Он ведь толком и не познал, что это такое. Он любил Анджеллину, Анко, Астру, тетю. Любил такой любовью, какой обычно любят все. Но он ведь знал, что бывает иначе, например как у Александра.

Интересно, каково это?

Он вспомнил о письме в прикроватной тумбе. С того дня, как Мелл вручил его, Саша к конверту не прикасался, старательно избегая прошлого. Но сейчас понял: настало время его вскрыть.

«Здравствуй, Саша! Так необычно писать тебе это письмо. Было бы проще, конечно, отправить сообщение в будущее, но я не знаю, когда наступит момент прочитать его.

Я чувствую, что мне осталось недолго. Кажется, я не доживу до своего совершеннолетия. Не знаю, как намекнуть маме, чтобы не готовилась к празднику и не тратила попусту деньги: D

Я не настолько преисполнилась в своем познании, чтобы встретить смерть достойно. Надеюсь, это не будет выглядеть жалко и слишком трагично, и я уйду спокойно и тихо, скажем, во сне.

Ладно, довольно шуток. Не буду врать – сейчас мне страшно. А кому бы не было? Но больше смерти я боюсь лишь страданий мамы. Она потеряла моего отца, теперь вот-вот потеряет меня. Это страшное, безутешное горе, мне даже думать больно об этом, и бо́льшая часть моих слез пролита по маме. Я знаю, что она будет очень скучать по мне, как и я по ней.

Но еще я буду скучать по тебе.

Знаешь, Саша, я столько раз говорила тебе об этом, а ты все не слушал, ведь ты тот еще упрямец, но, может, хоть теперь внемлешь мне: перестань усложнять свою и без того непростую жизнь. Перестань отталкивать от себя людей, которые желают тебе добра. Нет ничего зазорного в том, чтобы быть слабым и нуждаться в помощи, любви и понимании. Это не признаки ничтожности. Нельзя всегда быть сильным, это просто убьет тебя. Хоть ты тысячу раз будешь гением с уникальной ДНК, ты все еще подросток, по меркам взрослых – так и вовсе ребенок, а детям не пристало так себя мучить.

Может, ты этого не замечал, но Бог много раз давал тебе шанс зажить по-новому, обрести друзей и покой. Да, есть вещи, которые не требуют отлагательств, такие как война и помощь народу, но неужели ты должен положить на кон чьи угодно интересы, но только не свои? Ты никому ничего не обязан. Избавься уже от этого синдрома спасателя! Ты спасаешь кого угодно и что угодно, но не себя.

Я очень хотела бы быть с тобой, когда ты наконец это поймешь. Я очень хотела бы стать частью твоей жизни. Быть может, более важной, чем являюсь сейчас. Но боюсь, я не успею.

Ты далеко не такой непробиваемый, как стараешься казаться. Эдакий великий актер. Дайте ему “Оскар”! Хотя иногда ты действительно вел себя как настоящий негодяй и был слишком равнодушен.

Ладно, довольно нотаций. Ты лучше меня знаешь, каков ты, только пока не готов это признать.

Я знаю, что тебе будет больно, когда сообщат, что меня не стало. В этом нет твоей вины. Я никогда не возлагала на тебя еще и ответственность за мою жизнь. Во всем, что со мной случилось, виновата я одна. Ты прав, я всегда была слишком наивна, а порой даже глуповата. Мне жаль, что все сложилось именно так. Прошу тебя, только не огорчайся слишком сильно. Ты, наверное, сейчас читаешь это и думаешь: “Принцесса, да я вообще не думал грустить по тебе”.