дозвонился лишь вчера утром. Репортер интересовался предметом одежды из байеты – например, курткой, свитером, чем угодно. По его словам, полиция обнаружила в левой руке отца обрывок нити байеты, которую он выдернул из одежды убийцы. Оказывается, полицейские держали в секрете главную улику. Так вот, репортер интересовался, не было ли у кого-нибудь из нас подобного предмета одежды и не знаем ли мы того, у кого такая одежда была.

Джин прошептала, не сводя глаз с лица Гая:

– Байета?

– Так он сказал. Я сразу позвонил Орлику, своему адвокату, и он тотчас же отправился к окружному прокурору. Окружной прокурор был крайне раздражен, что, впрочем, не обескуражило Орлика. Из разговора он понял, что репортер не соврал. Обрывок нити действительно был зажат в левой руке отца, причем полиция установила, что это подлинная байета. В таком случае на убийце была моя куртка. Та самая, которую я потом отдал вам.

– Но… – У Джин округлились глаза, она вытянула вперед руку и тут же бессильно уронила ее на стол. – Но вы наверняка не знаете. Обрывок нити… И вы не заметили…

– Какая разница, – угрюмо проронил Гай. – Полиция в подобных вещах не ошибается. Нить была выдернута из моей куртки. Одеяла из байеты слишком дорого стоят и достаточно редко встречаются, чтобы делать из них одежду. Я ведь рассказывал вам о своей куртке. Прошлой весной ее смастерила для меня женщина народа чокто, которой я помог вызволить из тюрьмы сына. Вернувшись в Лаки-Хиллз, я привез с собой куртку. В тот день, шестого июля, я надевал ее на теннисный корт, но мне казалось, я забрал ее домой и повесил в стенной шкаф, где хранятся мячи и ракетки. Впрочем, потом мне уже было не до того, поскольку утром убили моего отца. Куртка могла все это время висеть в шкафу. Хотя нет, тогда полицейские непременно нашли бы ее. Ведь они наверняка, особо не афишируя, искали предмет одежды из байеты. Так или иначе, в следующий раз я увидел свою куртку две недели назад, когда привез вас в Лаки-Хиллз. Помните, я тогда еще показывал вам разные индейские артефакты в своей комнате? Куртка лежала на стуле, и я тогда очень удивился. Мы поговорили о байете, я отдал вам куртку, и вы взяли ее с собой.

– Я помню, – кивнула Джин.

– Хорошо. Выходит, убийца надел мою куртку. Хотя я не знаю, где она находилась те две недели и кто положил ее на стул.

– Кто-то пытается… кто-то хочет вас подставить…

– Возможно. Но почему куртку оставили на моем стуле, где я наверняка сразу ее обнаружу. А если кто-то знал, что куртка принадлежит мне, зачем нужно было выжидать две недели, чтобы ее подкинуть?

– Кто конкретно знал, что это ваша куртка?

– Байсе и Вильсон. Я показывал им куртку вместе с другими привезенными вещами. Впрочем, они мои друзья и, естественно, не стали бы делиться информацией с репортером. Барт и его жена едва ли помнят, что видели на мне в тот день пресловутую куртку, и навряд ли рассказали о ней репортеру, разве что… – Гай замолчал, но через секунду продолжил: – Нет. Не думаю. А иначе Барт бы так просто от меня не отстал. Насчет Порции Тритт и Кранца ничего точно сказать не могу. Они видели куртку, и оба хорошо разбираются в тканях. В общем, я не знаю. Теперь понимаете, почему я горел желанием объяснить вам ситуацию? Это было необходимо, а кроме того, я хочу попросить вас сделать для меня доброе дело. Три добрых дела. Итак, первое. Скажите, у вас, случайно, не сохранилось остатков байеты?

– Совсем чуть-чуть. Только обрывки.

– Может, дадите мне хотя бы несколько ниток?

Джин подтвердила правоту слов мисс Делани о том, что в комнате царил хаос, но не беспорядок. Она прошла прямиком к стоявшему у стены большому картотечному шкафу, открыла третью секцию сверху, порывшись пару секунд, вытащила бумажную папку и протянула ее Гаю:

– Если нужно, берите все.

– Нет, спасибо. Мне только кусочек. – Он вытащил из пряжи нитку дюймов десять длиной, внимательно рассмотрел и, сунув нитку в карман, вернул папку Джин.

– Вы говорили о трех добрых делах, – бросила она через плечо, направляясь обратно к шкафу.

– Вы правы. Теперь второе. – Гай замялся и, подождав, когда Джин вернется на место, продолжил: – Мне неприятно вас об этом просить. Тут такое дело… хотя, будь вы моей невестой, я бы не сомневался.

– Тут уж ничего не попишешь, я не ваша невеста. Выкладывайте.

– Полагаю, у меня нет выхода. Я должен. Это крайне важно… важно для меня… чтобы никому ни слова… о куртке, нитке…

– Я тоже не круглая дура, – бросила Джин. – И никому ничего не скажу.

– Наверное, я и так слишком много у вас прошу…

– Ничего подобного. А какое третье доброе дело?

– Возможно, к вам явятся полицейские, чтобы вас допросить… Если это случится, то только из-за меня, и теперь я обязан вам…

– Чушь! Пусть спрашивают. Хотя непонятно, с чего бы им ко мне приходить, если я никому ничего не скажу.

– Вот к этому-то я и веду. Полицейские могут прийти к вам, а могут и не прийти. Но вчера за столом ужинали двадцать человек. После того как мы подписали бумаги и миссис Барт их собрала, она сообщила, что собирается отдать это вам. Она действительно их вам отдала? Можно мне взглянуть?

На какую-то долю секунды Джин растерялась, явно не понимая, о чем речь, а затем воскликнула:

– Ой! Ну конечно! Да, все бумаги у меня. Хотя я не понимаю… как они могут… – Она остановилась, раскрыв рот, после чего соскочила с табурета и шагнула к Кэрью. – Боже правый, Гай! Тот, кто треснул меня по голове и украл мою одежду, и есть убийца!

Она машинально прижала руку к голове, над ухом, и так и стояла, устремив глаза на Гая Кэрью.

Глава 6

Что касается доступности, то человека в том кабинете можно было сравнить с Минотавром в его лабиринте. Для того чтобы до него добраться, требовалось сначала сказать лифтеру: «Сороковой, пожалуйста» или «Барт и Помрой», затем поздороваться с молодой женщиной за стойкой администратора, потом посовещаться с молодым человеком, появившимся словно из-под земли, после чего, если вам удастся настолько продвинуться, противостоять испытующему взгляду востроносой женщины, перед светлыми очами которой вы оказались, и наконец ждать. Все это удавалось осуществить при наличии исключительных полномочий, безграничного терпения и умения избегать резких движений.

В самом кабинете, просторном, устланном роскошными коврами, с окнами, выходящими на юг и на запад, были