Операция над донором проходила в соответствии с графиком. В 9 часов утра меня привезли на каталке в операционную, и 9.30, когда правая доля печени Шивы была уже высвобождена, бостонская бригада без Томаса Стоуна произвела мне длинный разрез ниже грудной клетки, но выше пупка и начала мобилизовать мою печень, рассекая связки.

Томас Стоун выложил правую долю печени Шивы на боковой столик и бестрепетными руками (хотя внутри у него все тряслось) промыл воротную вену раствором, изобретенным в университете Висконсина. Тем временем Дипак, убедившись, что на срезе оставшейся у Шивы доли печени нет утечек желчи и кровоточащих сосудов, и дважды пересчитав тампоны и инструменты, закрыл Шиве полость. Через месяц печень у Шивы регенерирует до первоначальных размеров.

Теперь Томас Стоун и Дипак, надев свежие халаты и перчатки, занялись мной, чтобы завершить резекцию печени. Поскольку свертываемость у меня была плохая, кровило отовсюду, особенно с тыльной стороны печени, когда ее высвобождали из-под диафрагмы, мне необходимо было вливать различные препараты крови. Они тщательно осмотрели и оставили неприкосновенными мой желчный проток, печеночную артерию и воротную вену. К часу дня моя спутница жизни весом в четыре с половиной фунта, что доселе пряталась под грудной клеткой, покинула меня. Под куполом правой диафрагмы осталась зияющая дыра, противоестественная пустота.

Подсоединение печени Шивы (точнее, ее правой доли) представляло собой кропотливый процесс. Следовало тщательно контролировать кровоточивость, чтобы Томасу Стоуну и его ассистенту Дипаку было четко видно, какие артерии, желчные протоки, вены следует сшивать. Ножницы и иглодержатели были специально спроектированы для микрохирургии. Оба хирурга использовали налобные осветители и увеличительные приборы, ведь шовный материал был тоньше человеческого волоса. Решение Дипака пересадить мне именно правую долю дало внезапную выгоду — печень более естественно разместилась в моем теле под куполом диафрагмы, а «ворота органа» — точка входа сосудов — оказалась естественным образом повернута к полой вене. Это облегчило хирургам работу.

Команда «Д» отвезла Шиву в послеоперационную палату, расположилась в раздевалке и принялась ждать. Теперь от них ничего не зависело, и напряжение сделалось почти невыносимым.

Хема была сама не своя от тревоги. В приемной с ней находился Вину, и поначалу она была ему благодарна за разговорчивость, но даже он не смог ее отвлечь. Мысли ее занимал Гхош, вдруг он осудил бы ее за то, что позволила Шиве пойти на такой риск.

Из операционной через «инспектора манежа» поступили сведения — он всякий раз звонил по завершении очередного этапа операции. Хеме уже хотелось, чтобы он перестал, пронзительный звонок только пугал ее и заставлял предполагать худшее, тем более что информация, по ее мнению, была несущественной. «Они начали» или «воротные сосуды изолированы» — и ничего о Шиве. Наконец речь зашла и о нем, и вскоре она увидела Шиву в послеоперационной палате, он отходил после наркоза и морщился от боли. У нее закружилась голова от счастья, она погладила сына по волосам, зная, что где бы сейчас ни находился Гхош, какую бы форму ни приняла его реинкарнация, он радуется вместе с ней.

Шива сосредоточился и задал вопрос.

— Да, — ответила Хема. — Как раз сейчас они пересаживают твою печень Мэриону. Дипак сказал, твой орган прекрасно выглядит.

Оставаться надолго ей не разрешили. Она не стала возвращаться в приемную, а проскользнула в часовню. Витраж в единственном окне пропускал очень мало света. Когда тяжелая дверь за ней закрылась, ей пришлось ощупью пробираться к обитой бархатом скамье. Глаза немного привыкли к темноте, и она до смерти перепугалась, увидев возле алтаря коленопреклоненную фигуру. «Призрак!» — мелькнула мысль. Но тут Хема вспомнила, что монахини круглосуточно молятся за Мэриона в часовне. Хема разглядела голову, закрытую накидкой, скапулярий, рясу и осознала, что, призывая в помощь всякое божество, почему-то забыла воззвать к сестре Мэри Джозеф Прейз, и сия оплошность повергла ее в панику. Да не будет мой сын наказан из-за этого. Прости меня, сестра, если бы ты только знала, как я переволновалась, и, если не поздно, присмотри за Мэрионом, поддержи его.

Ответ был совершенно отчетливым: сперва голова сделалась легкая, а потом по телу разлилось спокойствие. Ее просьбу услышали. Спасибо, спасибо. Обещаю держать тебя в курсе.

Хема вернулась в приемную. На нее навалилась такая усталость, что она только диву давалась, как Стоун и Дипак еще держатся на ногах. За окном виднелся сплошь бетон, прикрытый небом, ни клочка живой земли, ни деревца, ни травинки. Хорошо хоть солнце сюда заглядывает. И вот этот диковинный пейзаж уже шесть лет маячит у сына перед глазами.

В семь часов вечера к ней вышел Томас Стоун, кивнул, улыбнулся — и эта улыбка сказала ей, что все прошло хорошо. Стоун не произнес ни слова, молчала и она, только слезы по щекам текли. Глядя ему в лицо, на следы, оставленные очками-лупой и налобным осветителем, и на следы, оставленные заботами и работой, она с ужасом поняла, какой он старый и какая старая она сама. Да, у них нет ничего общего, но оба ее сына (до определенной степени и его тоже, вынуждена была признать Хема) живы.

Томас Стоун рухнул на диван и не стал сопротивляться, когда Хема всучила ему сок и сэндвич из запасов Вину. Сок Стоун запил бутылкой воды и только тогда ожил. Его костлявое лицо даже как-то округлилось.

— С технической стороны все прошло отлично, — проговорил он. — Не успели мы закончить анастомоз[108], как новая печень Мэриона и старая печень Шивы уже вырабатывали желчь. — Он опять улыбнулся, смущенно передернул губами. В голосе его слышалась гордость. — Желчь — это очень хороший знак.

Был момент, когда мы здорово испугались, — добавил Стоун. — У Мэриона вдруг резко упало кровяное давление. Объяснений этому нет. Мы лили жидкости и кровь, но частота сердечных сокращений все равно была сто восемьдесят в минуту. Мы перепробовали все — неожиданно давление поднялось.

Она чуть было не спросила точное время, когда это случилось, но не стала. Она и так это знала. Хема закрыла глаза и поблагодарила сестру Мэри за заступничество. Томас Стоун глядел на нее, как будто все понял. Ее захлестнуло чувство благодарности к нему. Обнять его… нет, это слишком. Лучше взять за руку.

— Мне пора, — произнес Стоун через минуту. — Некоторое время состояние Мэриона будет очень тяжелым, учитывая, насколько плох он был до операции. Но теперь у него работающая печень. Почки у него по-прежнему не действуют, нужен диализ, но, как я полагаю, это всего лишь гепаторенальный синдром[109]. Новая печень с этим разберется.