— Да что вы делаете, черт вас побери! — орала она на солдат.

— Он подозреваемый, леди Мона. Мы пытаемся получить от него информацию.

— Да какой он подозреваемый, идиот! Это мой управляющий!

— Больше смахивает на May May, — вступил другой.

— Что здесь происходит? — спросил Джеффри.

— Этот черномазый оказал сопротивление при аресте, сэр. Мы забираем его для допроса.

— Никуда вы его не забираете! — отрезала Мона. — И не смейте называть его черномазым!

Джеффри сверху вниз глядел на Мону, сидящую на коленях в пыли рядом с Дэвидом Матенге.

— Они должны забрать его, Мона. Им нужно всех допросить.

— Только попробуйте дотронуться до него! Дэвид спас мне жизнь!

Солдаты переглянулись.

Джеффри нахмурился.

— Но он ведь нас предупредил, — протестовала Мона, — ты же знаешь, Джеффри.

— Да, вот только явился несколько поздновато, чтобы нам помочь, тебе не кажется? Интересно, а как он узнал о нападении?

Мона, не отрываясь, смотрела на него снизу вверх. Она по-прежнему обнимала Дэвида, будто пытаясь защитить его.

Джеффри несколько мгновений выдерживал ее взгляд. Этот вызов в глазах, эти решительно сжатые губы — на какой-то момент ему даже показалось, что на него смотрит Валентин Тривертон; потом он с досадой хлопнул себя по бедру и обернулся к солдатам:

— Вы слышали, что она сказала. Этот парень помог нам драться с May May. Он не с ними. Можете отпустить его.

Когда Джеффри и солдаты ушли, Мона спросила:

— Ты в порядке, Дэвид?

Он кивнул. Его лоб рассекала глубокая рана, на скуле был синяк; из уголка губ стекала струйка крови.

— Пойдем, тетя Грейс осмотрит тебя.

Но Дэвид ответил:

— Нет. — Он сбросил с себя руку Моны и поднялся. — Я пойду к матери. Она ведь знахарка.

Мона смотрела, как он удаляется, прихрамывая; потом вернулась к миссис Кемплер, которая безутешно рыдала, с ужасом глядя на кровь мужа на своих руках.

Многие из тех, кто стал свидетелем тех кровавых событий — и африканцы, и белые, — как бы ни переполняли их горе и гнев, как бы ни кипели они жаждой гнева, тем не менее обратили внимание на то, как Мона Тривертон обнимала Дэвида Матенге.

Наконец пришли долгожданные дожди.

Мелкий дождик шелестел за плотно занавешенными окнами Белладу, орошая красные и лиловые бугенвиллии, обвивающие опоры и карниз веранды. В гостиной в камине уютно потрескивал огонь, отбрасывая отблески желтого света на мебель, шкуры зебр и бивни слонов, развешанные на стенах.

Дэвид захлопнул гроссбух и сказал:

— Уже поздно. Мне пора идти.

Мона не ответила. Она устало наводила порядок на столе, за которым они проработали всю вторую половину дня, пытаясь придумать, как справиться с долгами фермы, которые после потери урожая росли как на дрожжах. Новые посевы теперь получали долгожданную влагу, но выручка от будущего урожая начнет поступать слишком поздно. Единственным способом спасти имение, решила она, была продажа Белла Хилл.

— Завтра первым делом напишу мистеру Тредвеллу, — сказала она, поднимаясь вместе с Дэвидом из-за стола и выключая настольную лампу. — Скажу ему, что принимаю его предложение. Думаю, он дает неплохую цену. И Белла Хилл вполне подходит для того, чтобы устроить там школу. Мне совсем не жаль терять этот дом, он для меня связан только с плохими воспоминаниями.

Несколько мгновений Мона и Дэвид смотрели друг на друга в темноте кабинета. Затем Мона резко отвернулась и направилась к свету и теплу гостиной.

Она была напугана и весь день размышляла, показывать ли Дэвиду записку, которую обнаружила в своем почтовом ящике. Раньше она бы, не раздумывая, сообщила ему об этом. Но за эти две недели, прошедшие после нападения May May на миссию Грейс, их отношения в корне изменились.

Мона осознавала, что теперь между ними появилось нечто темное, бесформенное, пугающее. Это было как гигантский спящий лев — если его не трогать, он не причинит вреда, но стоит только его разбудить, и вся его смертельная сила вырвется наружу. Это была смертоносная страсть, порожденная их взаимным желанием, которая и привела их к страшной черте — переступив ее, они нарушат расовые табу.

Мона постоянно возвращалась мыслями к тому дню, когда было совершено нападение на миссию. Она вновь и вновь вспоминала, как они с Дэвидом держались за руки, как он прижимал ее к себе, вспоминала его упругое тело, ощущения, которые она испытывала в его крепких объятиях. В тот момент, когда они стояли в своем ненадежном укрытии под навесом, она подняла на него глаза и увидела в них отражение своей собственной безнадежной страсти. На какую-то почти неуловимую долю секунды он еще крепче сжал ее в своих объятиях, их тела будто слились в одно целое, а потом они отпрянули друг от друга и бросились бежать.

Она вновь и вновь переживала тот момент, она была буквально одержима им, но не так, как это обычно бывает у влюбленных, которые с нежностью лелеют ценные мгновения, проведенные наедине с любимым. Ее обуревал страх. Мона смертельно боялась той губительной черты, к которой они с Дэвидом подошли. В прежние времена они просто стали бы объектом всеобщего презрения, от них отвернулись бы семьи и друзья. Но теперь, когда в стране орудовали эти кошмарные May May, когда взаимная ненависть приобрела чудовищный размах, когда страной правили паника, террор и подозрительность, Мона знала, что их любовь была чистой воды самоубийством.

Она должна была побороть в себе эту любовь. Ради спасения собственной жизни. И ради спасения Дэвида.

Сегодня утром в деревне около Мер группа ополченцев под предлогом облавы на сообщника May May ворвалась в дом чернокожего торговца, женатого на европейке. Бандиты в форме пытали мужчину, изнасиловали его белую жену и затем убили обоих.

— Я помогу тебе запереть дом, — сказал Дэвид, когда они вошли в гостиную. — Пора отправлять прислугу по домам.

Это было гнуснейшее нововведение. По всей Центральной провинции — на ранчо Дональдов, в доме Грейс, в Белладу — белые поселенцы на закате запирали свои дома на все замки, выставив перед этим чернокожих слуг за дверь, и впускали их обратно лишь утром.

— Соломон уже столько лет работает в моей семье, — запротестовала Мона, когда окружной комиссар начал настаивать на том, чтобы она выполняла это требование. — Он не причинит мне никакого вреда!

— Прошу прощения, леди Мона, но если его вынудят принять клятву, вы больше не будете с ним в безопасности. До тех пор, пока мы не обнаружим May May, организующего в округе принятие клятвы, вам придется всех своих слуг считать потенциально опасными.

Затем Джеффри установил на ее веранде сирену и две сигнальные ракеты — одну у входа в кухню, вторую у входной двери. Если их поджечь, они взлетят высоко в воздух и там разорвутся, так что их будет видно на холме Оллсоп Хилл в Найэри, где в башне, построенной сикхом по имени Вир Сингх, был устроен круглосуточный пост, укомплектованный солдатами Азиатского полка.