советском социализме как о возрождении Марксова «азиатского» способа производства. Творческое развитие марксистской теории, научной программы Маркса таило много сюрпризов для советской номенклатуры, и, оживи Маркс, она повела бы себя по отношению к нему как Великий Инквизитор по отношению к Иисусу. Ну а уж с теми, кто в «живой жизни» пытался быть реальным марксистом – с приставкой «нео» или без неё, – она вообще особо не церемонилась.

Хотя рациональная критика режима с левых позиций отчасти смыкалась с либерально-западнической, буржуазно-ориентированной, в целом «левая линия» (повторю: так и не оформившаяся в направление как в силу слабости традиции рациональной левой мысли в России, так и по причине бдительности власти – об этом ниже) была самостоятельной, хотя в количественном плане мизерной. Впрочем, как говаривал Эйнштейн, мир – понятие не количественное, а качественное, и опасения, которые внушала «левая линия», особенно её влияние на научно-технические кадры, власти, лишний раз свидетельствуют о его правоте.

Практически все течения инакомыслия, особенно либерально-западническая диссида, находились в большей или меньшей степени «под колпаком» КГБ, были инфильтрированы гэбэшной агентурой, в них было немало стукачей, в том числе – инициативных.

Генезис диссидентства пришёлся на вторую половину 1960-х годов. В 1972–1973 гг. мы можем уже говорить о движении диссидентов, которое во второй половине 1970-х годов получило международное признание, в том числе и в виде поддержки со стороны западных спецслужб, впрочем, и КГБ не оставался в стороне: какая-то часть диссидентов работала на западные спецслужбы, какая-то – на КГБ, да и двойная агентура имелась. Если говорить вкратце, то вехами истории диссиды можно назвать:

– дело А. Синявского и Ю. Даниэля (1964–1965 гг.);

– публикацию памфлета А. Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года» (1969 г.; Амальрик предсказывал возможный распад СССР в результате войны с Китаем; в 1970 г. Амальрик, которого судили вместе с Л. Убожко, получил три года; в предисловии к переизданию памфлета его автор отметил, что, недооценил гибкость советского режима – и это именно тогда, когда в СССР уже работали разрушительные механизмы; Китай, отмечу, действительно сыграл роль в разрушении СССР, но не «горячей войной», а активной помощью Западу в Холодной войне Советского Союза, о чём всегда надо помнить);

– открытое письмо А. Сахарова, В. Турчина и Р. Медведева советскому руководству (1970 г.);

– арест и покаяние диссидентов А. Якира и В. Красина (1972 г.);

– письма Ю. Орлова А. Брежневу (1972 г.) и ЦК КПСС (1973 г.);

– русская секция «Amnesty International» (В. Турчин, А. Твердохлебов);

– солженицынская фальшивка «Архипелаг ГУЛАГ» (1973 г.; Нобелевская премия 1974 г.);

– работа Сахарова «Тревога и надежды» (1974 г.; Нобелевская премия 1975 г.).

О диссидентах, как и о шестидесятниках, создано немало мифов, большую часть которых сработали они сами же и западные спецслужбы. В этих «сказаниях о земле диссидентской» все её «жители» предстают чистыми, честными и бескорыстными борцами за свободу и права человека, дружной когортой, вступающей в неравный бой с «советским тоталитаризмом» и «кровавой гэбнёй». Сейчас, по прошествии четверти века после разрушения СССР, многие мифы развеялись, немало бывших диссидентов показали своё истинное (кто – рваческое, кто – холуйско-прозападное и т. д.) лицо, и теперь на эти мифы ловится значительно меньше наивных людей: постсоветская реальность – это вообще эффективное средство от наивности. Как сказал бы в замечательном стихотворении Н. Коржавин: «Наивность! / Хватит умиленья! / Она совсем не благодать. / Наивность может быть от лени, / От нежеланья понимать». Тем не менее, некий флёр, в том числе от умственной лени и нежеланья понимать, остаётся, поэтому имеет смысл привести свидетельства очевидцев, проливающие свет на реальную суть диссидентства.

Писатель В. Войнович, которого ну никак не заподозришь в любви к советской власти и который сам был диссидентом, в книге под названием «Портрет на фоне мифа» писал, что он, как и многие, относился ко всем диссидентам как «к правдолюбцам и правозащитникам, к тем людям, которые выступали против режима решительно и бескомпромиссно, относился с заведомым пиететом поначалу ко всем подряд. Потом стал различать, что среди них были:

а) крупные личности (А. Сахаров, П. Григоренко, Ю. Орлов, В. Буковский, А. Амальрик, В. Турчин и другие), вступившие на этот путь, потому что не могли молчать, а не потому, что ничего не умели другого;

б) наивные и бескорыстные, но пустые романтики;

в) расчётливые дельцы, сообразившие, что и на диссидентстве, умело действуя, можно сделать карьеру;

г) глупые, напыщенные и просто психически нездоровые, вступившие в борьбу по неспособности к рутинному ежедневному труду, вместо которого может быть краткий миг подвига – и жизнь оправдана. У многих тщеславие было первопричиной их поступков: где-то что-то дерзкое сказал, советскую власть обругал, Брежнева назвал палачом, и вот о тебе уже трубят наперебой все западные «голоса».

Иными словами, среди диссидентов, с одной стороны, были крупные фигуры (таких всегда мало) и наивные романтики (их тоже немного), с другой – и это большинство! – расчётливые рвачи-дельцы, сосущие средства из западных фондов и от западных служб и на этом зарабатывающих статус и карьеру, только не в Системе, а в Антисистеме, и глупые и психически нездоровые люди – «перманентные кли-мактерики», как называл их Вс. Кочетов.

Психическое нездоровье, хроническое неудачничество, элементарная безбытность и порождённые всем этим комплексы неполноценности и – компенсаторная реакция – сверхполноценности характерны для рекрутов многих анти– (или контр-) системных движений. Более того, эти качества становятся своеобразным маркером, индикатором своих – удачливыми и состоявшимися по этой логике могут быть только те, кто продался системе. Эпизоды, подтверждающие это, приводит тот же В. Войнович, да и другие тоже. Интересный эпизод, в основе которого ситуация из реальной жизни, есть в романе О. Маркеева «Чёрная луна». Там КГБ внедряет свою агентессу в группу диссидентов, в результате чего та «переходила из чистой контрразведки на «израильской линии» в сумеречную зону Пятого управления». Однако, несмотря на активные выступления и действия против советской власти, диссида не приняла агентессу как свою – и не потому, что заподозрила, дело в другом: «…без пяти минут кандидата наук и счастливую жену там принимали настороженно. Не хватало печати неудачника, закомплексованного брюзги и дегенерата, чтобы всерьёз винить в своих бедах власть и общество». Короче говоря, степень социального здоровья, а точнее нездоровья, определённым образом фигурировала в отборе и самоотборе материала в диссидентское движение и уж совсем точно – в околодиссидентскую среду; я это наблюдал невооружённым глазом.

Вовсе не были диссиденты и «дружной когортой». В движении была жёсткая статусная иерархия (прекрасно изображена В. Кормером в романе «Наследство»), строившаяся на основе доступа к западным деньгам, грантам, к западной прессе. Диссида – это внутренняя эмиграция, и, как всякую эмиграцию, её раздирали склоки.