Потом Бэттлбо на некоторое время потерял ее следы, но он выяснил, что по-арабски «Лейла» означает «рожденная ночью», и начал прочесывать блоги и социальные сети, используя несколько дюжин вариантов этого словосочетания. Таким образом он раскопал женщину, которая под ником Полночь разместила несколько сообщений на местном блоге, посвященном дайвингу в Бахрейне.

Бэттлбо сумел получить доступ к их базе данных и узнал, что ник Полночь действительно некогда принадлежал Лейле аль-Нассури. Благодаря этому он выяснил адрес электронной почты, которым она в то время пользовалась. Прикинув, что Лейле тогда было больше семнадцати лет, имея ее полное имя и электронный адрес, Бэттлбо попытался проникнуть в базу данных Службы регистрации транспортных средств Бахрейна в надежде разыскать там ее водительское удостоверение. Потребовалось более четырех часов грубой хакерской работы, чтобы попасть наконец в компьютерную сеть этой организации и найти там нужный ему документ. Там имелась фотография Лейлы, а также были зафиксированы дата и место ее рождения – Саудовская Аравия.

Бэттлбо писал, что следующее упоминание об этой женщине он обнаружил лишь в резюме, касавшемся ее обучения в стамбульском юридическом колледже двумя годами позже.

«Это все, что у меня есть на данный момент» – так заканчивалось сообщение от хакера.

Закрыв файл, я долго сидел, погрузившись в раздумья. Вновь видел, как она подходит к телефонной будке, беседует с террористом на Гиндукуше – самым разыскиваемым человеком в мире. Арабская женщина, уехавшая за тридевять земель от родного дома, чтобы получить образование в колледже, занимавшаяся дайвингом, умеющая водить машину.

Бэттлбо проделал огромную работу, но в результате мало что прояснилось. Пусть даже Лейла Кумали и родилась в Саудовской Аравии – пользы нам от этого не было.

Я отправился прогуляться. Шел ссутулившись, засунув руки в карманы, и в который уже раз пытался как-то совладать с противоречиями жизни и личности Лейлы Кумали.

Выйдя из отеля, я бродил по лабиринту улочек и, когда в сотый раз перебирал способы выйти из заколдованного круга, обнаружил, что оказался у моря. День клонился к закату, все еще было тепло – последний проблеск лета перед наступлением осени.

Усевшись на скамейку, я смотрел на это бирюзовое чужеземное море, сверкающее потусторонним блеском. Какой-то папаша плескался с тремя детьми у берега, в узкой полосе на границе воды и песка. Их смех далеко разносился в воздухе, и я вспомнил о маленьком мальчике, страдавшем синдромом Дауна и росшем без отца, с которым можно было бы вот так поплескаться в море.

Мать детишек ходила вдоль берега, фотографируя их, а я думал о Кумали, о том горе, которое пришло к ней, когда она увидела красноречивую единственную складку на ладони новорожденного малыша и все поняла: как утверждает статистика, лишь один из семи сотен ребятишек рождается с синдромом Дауна, и вот этот несчастливый шанс выпал именно ей.

И вдруг весь мир словно бы замер: пенистая вода, выплеснутая из ведерок детей, казалось, висела в воздухе; смеющееся лицо отца не меняло выражения; рука матери лежала на затворе фотообъектива. В голову мне пришла странная мысль.

За все то время, что я провел в доме Кумали, я не увидел ни одной ее фотографии, на которой был бы запечатлен малыш. Не было ни снимка новорожденного младенца на письменном столе, ни фото, где она играет с сыном, когда он начал ходить, ни его портрета на стене. Ни единой фотографии – ни в ящиках стола, ни в рамке над ее кроватью. Почему эта женщина хранила альбом со снимками свадьбы, закончившейся разводом, и не имела фотографий сына, когда тот был маленьким? Ведь матери всегда держат их в доме. Если только…

Он не был ее ребенком.

Брызги воды все еще висели в воздухе, мать держала фотоаппарат у лица, а отец продолжал смеяться. Ну как же я не догадался раньше: Лейла Кумали приехала с сыном в Бодрум три года назад, оставив мужа где-то далеко. Здесь у нее не было ни друзей, ни знакомых. Она могла рассказать людям все, что угодно.

Но если этот мальчик не ее сын, то кто тогда его родители?

Вода пролилась на песок, мать сделала наконец свой снимок, отец стал снова плескаться с детьми, а я собрался уходить.

Было время обеда, и я решил, что если поспешу, то успею к Кумали еще до того, как она вымоет тарелки.

Кумали открыла мне дверь. На ней были какая-то домашняя рубашка, джинсы, рукавица, чтобы открывать горячую духовку. Она явно не ждала никаких визитеров, даже платка на ней не было – волосы Кумали стянула сзади в конский хвост. Должен сказать, это ей шло: такая прическа подчеркивала ее высокие скулы и большие глаза. Меня в очередной раз поразило, насколько эта женщина красива.

Казалось, Лейлу не слишком смутило, что ее застали с непокрытой головой и рубашкой с расстегнутым воротничком. Как ни странно, она даже не разозлилась, что ее побеспокоили дома.

– Что вам нужно? – спросила Кумали.

– Ваша помощь, – ответил я. – Мне можно войти?

– Извините, я занята. Собираюсь подавать обед на стол.

Я был готов вступить с ней в спор, проявить настойчивость, но этого не потребовалось. Из кухни вышел мальчик и, увидев меня, подбежал и что-то счастливо залопотал по-турецки. Остановившись, он с серьезным видом отвесил мне поклон.

– Ловко у тебя получается, – заметил я, смеясь.

– Еще бы, он тренируется каждый день, – сказала Кумали, значительно смягчившись, отводя непокорные пряди с лица мальчика.

– Я отниму у вас всего несколько минут.

После некоторой паузы она отступила назад, впуская меня в дом, скорее ради сына (если он им был), чем из желания помочь мне.

Я шел по коридору впереди них, с любопытством разглядывая все вокруг, словно никогда не бывал в этом доме раньше. Мальчик шел сзади, говоря со мной по-турецки и требуя, чтобы мать переводила.

– Он видел по телевизору программу об американском мальчике, который приглашает на пикник лучшего друга, и хочет сделать то же самое.

Я не стал шутить: слишком много это значило для ребенка.

– Пикник? Конечно, – сказал я, остановившись, чтобы наклониться поближе к нему. – В любое время, когда захочешь. Я обещаю.

Мы зашли на кухню, и хозяйка с помощью прихватки вытащила из духовки таджин – марокканский горшочек для тушения мяса, проверила деревянной ложкой готовность его содержимого и положила порции себе и сыну. Мне она еды не предложила, что считается оскорблением в мусульманском мире, где из-за запрета на алкоголь все гостеприимство сосредоточено на угощении пищей. Было ясно, что хозяйка хочет как можно быстрее избавиться от меня.

– Вы сказали, что нуждаетесь в моей помощи? – поинтересовалась она, садясь за стол и начиная есть.

– Помните женщину по имени Ингрид Коль? – спросил я, благодаря Бога за то, что Он дал мне достаточно убедительный повод для визита.