И Дина Шварц тоже хвалила многих, не обойдя и отщепенца Р.

И тогда он задал ей тот же вопрос:

— Дина, почему спектакль не пошел в театре?

— Как, вы не знаете? — удивилась она, как будто речь шла о чем-то давно известном и всем понятном. — Из-за Зины Шарко. Она вообще не понимала эту роль. «Она плохая, Брэт, просто плохая!» Я говорила ей: «Зина, так нельзя, это — комсомольская точка зрения!» А она свое: «Плохая — и все!..»

— Вот и пойми вас, — сказал поддатый Р. — Гога сказал, из-за Миши, вы — из-за Зины, а Зина говорит, спектакль Гоге просто понравился…

Все помолчали. Гоги не было в живых, и вопросы к нему вяли в редеющем воздухе…

В отношениях театра и автора возникла обширная пауза, насыщенная драматическими событиями, о которых Булгаков ничего не знал.

Нижеследующие три письма, как мы уже знаем, были опубликованы малым тиражом в сборнике Пушкинского дома [27], однако в контексте нашего повествования их необходимо повторить…

Надеюсь, к этому моменту читатель успел понять, что в виду исторических обстоятельств и невоздержанности характера роль ученого публикатора артисту Р. явно не удалась, и он решил не стеснять себя правилами.

ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63.

4. II. 1932 г., Москва

Дорогой Рувим Абрамович!

Я, к сожалению, давно что-то не получал писем из БДТ. Надеюсь, что все у Вас живы и здоровы?

Мне было бы интересно знать, как обстоят дела с «Мольером». Напишите, будьте добры, мне спешно.

Что касается меня, то загружен я работой сверх головы. МХТ срочно возобновляет «Дни Турбиных» (об этом, впрочем, Вы, наверное, уже знаете), а кроме этого, «Мертвые», а кроме этого, на днях должны начаться репетиции «Мольера», а сверх всего этого многоэтажная постройка «Войны и мира».

Каковую «Войну и мир» в последних числах этого февраля я, согласно договору, отправлю в Большой драматический театр.

Итак, жду письма. Посылаю привет!

М. Булгаков

Письмо, адресованное Р.А. Шапиро, на такой же блокнотной странице в линейку, как первое, но вместо карандаша — перо и фиолетовые чернила.

Однако Рувим Абрамович снова безмолвствует, хотя дело, по-видимому, давно и бесповоротно решено.

Михаил Афанасьевич вынужден напомнить о себе вторично. Теперь его текст отпечатан на машинке и снабжен собственноручной подписью.

Чья же это машинка, если ундервуд все еще у Шиловских и разлука с Еленой Сергеевной тягостно длится?..

ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, ед. хр. 63

Москва. 4 марта 1932 года

Милый Рувим Абрамович!

Я не получил от Вас ответа на мое письмо, в котором запрашивал о «Мольере». Будьте добры, сообщите мне спешно, пойдет ли у вас «Мольер» или нет.

27. II.1932 я заказной бандеролью отправил в Ваш театр экземпляр написанной мной по роману Л.Н. Толстого пьесы «Война и мир». Прошу Вас подтвердить получение экземпляра и срочно перевести мне (по телеграфу) следуемые мне по договору четыреста рублей.

Жду ответа.

Б. Пироговская, 35а, кв. 6

Телеф. Г (Арбат) 3.58.03

Спрашивать о том, что уже спрошено, неприятно и унизительно. «Я не получал от Вас ответа… Жду ответа…» Вот уже девять месяцев Булгаков ждал ответа на второе письмо Сталину, ждал и не мог дождаться и, кажется, перестал ждать…

«Заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти…» [28] 30 мая 1931 г.

Это похоже на письменное обращенье Мольера к Людовику XIV, без которого в пьесе все-таки обошлось…

Между первым и вторым письмом в БДТ проходит больше месяца.

Конечно, Михаил Афанасьевич и тут чувствует неладное. Такое с его пьесами случалось многажды, но он обращается к Рувиму Абрамовичу по-прежнему дружественно и нежно — «милый» и «дорогой»…

Почему же молчит Шапиро? На что-то надеется или не решается нанести удар? Может быть, прежде чем написать Булгакову, он вновь и вновь возвращается к прошлогодним событиям и ищет, в чем ошибся?..

За двадцать дней до заключения договора с Булгаковым, а именно 22 сентября, в Больдрамте произошла организационная перемена, которая, хотя и отчасти, могла сказаться и на судьбе «Мольера».

ЦГАЛИ, ф. 268, оп. 1, дело 59, л. 1–2.

Протокол № 32 [29]

Пленума худ. полит. совета Гос. Большого Драматического Театра

от 22 сентября 1931 г.

…Т. Шапиро: «Как вам известно, что руководит ХПС тов. Чесноков, выдвинутый от типографии „Красной газеты“. В настоящий момент т. Чесноков является зам. директора, а потому встает вопрос о целесообразности руководства, так как лучше было бы, если бы возглавил ХПС представитель от завода. Этот вопрос рассматривался на фракции ХПС. Фракция рекомендует на Председ. ХПС тов. Горенбурга, заместителем т. Чеснокова…»

Ах, Рувим Абрамович, Рувим Абрамович!

Зачем вы это предложили?!

Или это предложили вам, а не вы?..

Не надо бы менять Чеснокова в роли председателя, ох не надо бы!..

Командированный в Москву и лично знакомый с Булгаковым Е.И. Чесноков тверже стоял бы на ногах и имел бы больше веса на обсуждении!.. К тому же он из помощника успел превратиться в заместителя и мог активно вас поддержать, зачем же было его менять?..

Или товарищ Горенбург был не столько заводской, сколько засланный, и вы исполняли чье-то негласное указание?..

Ошибка это или уступка обстоятельствам?

Двоился, двоился Рувим Абрамович, трудно ему было…

Вадиму Медведеву было трудно репетировать Шаррона. В нем, таком большом и красивом, словно не хватало желчи и ненависти, предположенных характером архиепископа. Шутка ли сказать — глава «Кабалы»!.. Для этого нужен опыт шайки, а Вадик в партию не ходил. Наш Шаррон преследовал Мольера скорее по должности, чем из личного чувства…

Так казалось артисту Р.