А Миша Волков влетел в роль Одноглазого, как говорится, на раз, и она сидела на нем словно влитая. Словно пиджачок, купленный в зарубежных гастролях. И он красовался в нем как хотел.

Волкова тянуло на эстраду, а Медведев тяготел к серьезным работам, например, к А.С. Пушкину.

Миша В. выходил с улыбкой, подтянутым, французистым шансонье, но пел советские шлягеры и романсы. Женщины зрелых лет были в восторге, толкали локтями своих мужей, и зал скандировал Мише. Но Волков мог и рассвирепеть, а в роли Одноглазого своей свирепостью пользовался.

Хуже было, когда он свирепел по житейским вопросам…

Медведев учил и учил Пушкина, хотя роскошно играл эстрадные скетчи. Сам или с Валей Ковель.

В застолье он мог показать одесского циркача, который в новых жмущих штиблетах идет по крутой лестнице с букетом в руке. Он идет на последний этаж, чтобы доказать тете Соне серьезность намерений и пригласить ее дочку на Приморский бульвар. Он играл этот так, что хотелось помочь ему сбросить, наконец, эти чертовы колодки!.. Сюжет расцветал, и его герой творил чудеса под куполом цирка «без страховки, батута и лонжи». Вадик играл вдохновенно, и на панихиде по товарищу вместо речи его акробат делал свой тройной «фляк», приходя «точно на крышку гроба»… Потом он «работал» снайперский номер «Томагавк» и кидал индейские томагавки вокруг фигуры любимой жены, дочки тети Сони, но однажды она сказала ему что-то не то, в точности, как Валя Ковель, рука дрогнула и «тамахаук» оказался не «у доске», а «у третем секретаре одесского хоркома»…

А пушкинский сюжет Вадик Медведев исполнял с Валерой Матвееевым, который тогда был похож на молодого Пастернака и читал на Малой сцене свое пастернаковское отделение. Композиция на двоих называлась «Оставь любопытство толпе», и Вадик играл в ней разные роли, но защищал, конечно, Пушкина. «Подите прочь — какое дело / Поэту мирному до вас! / В разврате каменейте смело…» Темперамент большой и пафос благородный… Он даже искал консультантов и однажды, погорячившись, вызвал на экспертизу артиста Р. и показал ему всю программу прямо у себя в новой квартире на Четвертой Красноармейской, правда, когда Вали не было дома, и серьезность его намерений была так высока, что Р. был совершенно подавлен и долго думал, что же ему сказать…

Финал третьего акта, когда Шаррон-Медведев и Одноглазый-Волков с чувством плюют друг в друга, был поставлен Юрским и сыгран Волковым и Медведевым по точной партитуре, и зрители принимали плевковую дуэль с большим энтузиазмом…

Это были настоящие артисты, Волков и Медведев, редкие артисты, но оба рано ушли…

Когда заболел Волков, он старался держаться, крепко старался, следил за собой, сколько мог. Учил, учил, учил слова старой роли, которые вдруг куда-то девались, под сцену валились, что ли?.. И Миша взял в руки подлянку, на время, но взял, особенно после Бехтеревки, где его как-то подвинтили…

Уже немного было у него спектаклей, но все-таки были. Например, «Энергичные люди» Василия Шукшина. И он наизусть знал даты спектаклей, знал их на месяц вперед, как красные даты календаря.

На этот раз «Энергичные люди» должны были идти три раза, и Волков три раза должен был в них играть. И вот к ним домой звонит Марлатова Оля, заведующая труппой, и говорит Мишиной жене Алле:

— Алла, надо как-то сказать Мише, что третий спектакль отменяется. Будет губернатор Яковлев, и мы боимся, как бы чего не вышло. Третий спектакль за него сыграет Толя Пустохин.

— А что эти два? — спросила Алла.

— А эти два — нормально. Пусть Миша играет…

— Оля, — сказала Алла, — вы сами должны ему сообщить об отмене. Он все равно будет звонить вам.

Миша взял трубку, и Ольга ему сказала:

— Миша, такого-то ты свободен, такого-то спектакля нет…

— Хорошо, Оля, спасибо…

И он весь день гулял на свободе, а вечером сел смотреть телевизор, пощелкал кнопками и остановился на городских новостях.

— Сегодня в Большом драматическом театре имени Товстоногова на спектакле «Энергичные люди» был губернатор Петербурга Владимир Анатольевич Яковлев…

Ну, да, конечно, вы правы, в театр Пале-Рояль опять явился король…

Но Мишу это убило. На него напала свирепость, он стал метаться по дому, как загнанный зверь, и не мог взять себя в руки.

— Миша, Миша, не надо!.. Успокойся, Мишенька, Миша!.. Хорошо, что ты был свободен, мы целый день провели вместе!.. Скажи им лучше спасибо!..

— Алуся!.. Ты не понимаешь!.. Я не хочу быть свободен!.. Я хочу играть и быть занят!.. Я — артист, артист, Алуся!.. Чего они испугались?! Я играл, я так старался! Всё!.. Не пойду в театр!.. Никогда, никогда больше!..

И он заплакал, как ребенок.

А потом болезнь победила, и гериатрический институт на Фонтанке требовал дикие суммы, и театр выделял Мише деньги, но Волков так и умер, не выбрав проплаченного лимита…

И Оля Марлатова тоже умерла, хотя и чуть позже.

И Валя Ковель… И Вадим Медведев еще прежде нее…

У него был тяжелый инфаркт, и ему не велели в гастроли, а он сказал: «Поеду». И поехал. Сначала в Омск, где была зима, но было страшно жарко, плюс двадцать пять, вот как!..

И в Омске ему стало так плохо, что пришлось его заменять…

А он потому и поехал в Омск, что впереди была Индия, куда ему очень хотелось, но было вовсе не надо!.. Вадику так и сказали:

— В Индию вам не надо!

Но он уперся, и ни в какую:

— Сказал, поеду, и поеду!..

В Индию ему тоже взяли замену, взяли Бориса Рыжухина для страховки, а Рыжухин тоже больной и уже старый…

И вот в Бомбее идет спектакль, и видно, видно, как Вадику плохо, как он борется с чем-то страшным и что-то одолевает… А когда выходил со сцены, у него в глазах это уже было… Страшное в глазах, когда поневоле видишь, что у него впереди — подлянка…

Вернулись домой, слава богу; показалось, что все нормально, и пошли с Валей играть спектакль, «Смерть Тарелкина» они играли оба, ты подумай, какое названье!.. Сыграли, пошли домой вместе, и вдруг ему сделалось плохо…

Скорая довезла до дома, стали делать уколы, а Валя вышла в кухню…

И вот она входит с вопросом:

— Будешь чай пить или кофе?

А ей говорят:

— Он умер…

Нельзя было ему колоть чего-то, и именно это ему вкололи…

Так ушли Волков и Медведев…

Не театр нас любит, а мы его…

В папку № 67 ни одна душа не заглянула. Но именно в ней обстоятельства времени: финансовый план театра на 1931-й…

Вот графа «Новая пьеса», под которую мог попасть «Мольер»…

В начале года неизвестно, какие пьесы появятся, какую из них разрешат, какую отставят. Одно дело план, другое — жизнь, которая все меняет.