— Мы вам соберем целую тысячу пузырьков! — пообещала Ника. — Я всех знакомых ребят на это дело подниму, мы все свалки облазим.

— Ну, конечно! — воскликнул мастер. — Лазить по свалкам — это они могут! По помойкам, по пустырям, по лужам! Там не надо думать про уроки или чтобы помочь бедным родителям, которые из-за таких детей раньше срока начинают глотать сердечные капли!..

Тилька сидел среди склянок, на краю фаянсового блюдца. Он поманил мастера прозрачной ручкой. Но тот опять закричал:

— Не буду я тебя слушать, не подлизывайся!.. Детям нужна бутылка! Ха! А дети спросили, из какого стекла делаются такие бутылки? Они делаются из чистейшего хрусталя, который у меня кончился еще до летнего солнцестояния! А к тому же надо увеличивать не стеклянного шалопая, а корабль! Значит, в хрусталь необходимо добавить оптическое стекло от подзорных труб и биноклей, в которых отражались морские просторы и волны! Может быть, у вас есть такие бинокли? Может быть, у детей хранятся дома трубы капитанов Крузенштерна и Лаперуза? У меня — нет! У меня не хранятся!

Владик и Ника беспомощно переглянулись.

Мастер нервно стучал волосатыми пальцами по столу.

— А может быть... — начал Владик.

— Что? — сердито спросил мастер.

— У меня есть аппарат «Зенит», а в нем хороший объектив. Тоже оптическое стекло. В нем тоже отражались волны и просторы, потому что я делал альбом с морскими снимками.

— Ну... допустим, — недовольно сказал стекольный мастер. — А хрусталь?

— Мы подумаем... — сказал Владик.

— Мы поищем, — сказала Ника. — Владька, пошли.

— Я с вами! — крикнул Тилька.

— Имейте в виду, что стеклянное волшебство действует лишь в теплую половину года, — ворчливо предупредил мастер. — Этот срок заканчивается в день осеннего равноденствия, двадцать первого сентября. У вас осталась неделя.

На улице Ника сказала:

— А где возьмем хрусталь?

— Понятия не имею, — отозвался Владик. — У бабушки есть люстра с хрустальными подвесками, но бабушка в Калуге. И люстра тоже.

— За подвески тебе оторвали бы голову.

— Какая разница? Мне все равно оторвут ее за объектив.

Ника задумчиво проговорила:

— У детей ужасно несправедливая жизнь. Все время за что-нибудь попадает.

— А тебе-то за что? — поинтересовался Владик.

— Мало ли... Например, за рогатку.

— Ну... а зачем тебе рогатка... — неуверенно сказал Владик. — Ты все же девочка. Да и вообще это свинство — по птицам стрелять. Сейчас везде борьба за охрану природа.

— А кто стреляет по птицам?! — взвинтилась Ника. — Балда ты! Не знаешь, а говоришь!

— Опять ругаются... — подал голос Тилька. Он сидел на ухе у Ники и держался за прядку волос.

— А чего он зря болтает! — сказала Ника. — Мы не с птицами воюем, а с веревочницами. Рогатки — это чтобы веревки перешибать!

— Из рогатки веревку не перешибешь, — сказал Владик.

— Если камушком, то не перешибешь. А если специальным разрывным снарядом...

— А! Как у Костика? — вспомнил Владик. — Когда тетка на его штанах взорвалась?

— Ага... Только мы их еще не до конца изобрели, они не всегда срабатывают, — призналась Ника.

Владику захотелось узнать, какой в этих снарядах состав.

— Вообще-то это военная тайна, — сказала Ника. — Ну ладно, ты ведь тоже против веревочниц... Там сера от спичек, ржавчина от старинной пушки и семена белоцвета.

— А при чем здесь белоцвет?

— Разве ты не видел, как у него головки лопаются? В них очень сильная взрывчатая сила. Качается, качается такая головка, а потом — пух! — распушилась белыми семенами. И полетели они...

— Все равно... — с сомнением проговорил Владик. — Что камень, что снаряд, из рогатки им трудно попасть по веревке.

— Пфы! «Трудно»!.. На Боцманке любой первоклассник это может. Мы знаешь как тренируемся? Перегоревшие лампочки подбрасываем и на лету их — дзынь!

Тилька перебрался к Владику. Ника с ними попрощалась и отправилась домой. С Владиком договорилась, что они встретятся завтра, а сегодня будут думать, где добыть хрусталь.

Владик озабоченно сказал Тильке:

— Хрусталь хрусталем, а у меня еще одна задача. Надо искать дорогу в Синекаменную бухту.

— Ты же говорил: на автобусе номер восемь.

— Это оттуда на автобусе. А туда никакие автобусы не ходят. А через подземный ход нельзя, меня теперь к яхт-клубу и близко не пустят... Да и ход, наверно, замуровали.

— Одного не пойму, — сказал Тилька. — Зачем тебе эта бухта?

— А кто будет делать кораблик в бутылке? Я хотел попросить гнома Митю. Это же такая работа...

— Подумаешь, динь-работа! Вы с Никой сделайте отдельные детальки, а я залезу в бутылку и там их соберу!

— Ой, Тиль... А у тебя получится?

— Думаешь, если я стеклянный, значит, совсем неумелый?

— Нет, что ты! Ты умелый...

— Главное — достать хрусталь, — сказал Тилька.

— Будем думать, — сказал Владик.

Но за целые сутки он ничего не придумал. Может быть, Ника нашла выход?

После обеда Владик поспешил в Исторический парк — там они с Никой договорились встретиться. Но Ника не пришла. Владик подождал полчаса, оставил Тильку в фонтане, а сам побежал в Боцманскую слободку.

По площади бродили мальчишки. Они шарили в траве какими-то приспособлениями на палках — будто самодельными миноискателями.

— Костик! Матвейка!

Те бросили палки и подбежали.

— Что делаете? — спросил Владик.

— Тени от веревок убираем, — разъяснил Костик. — Тетки их тут наоставляли, все запинаются...

На прожженных штанах Костика пестрела громадная заплата из клетчатого ситца.

— А Нику дома засадили, — сказал Матвейка.

— За что? За рогатку? — с пониманием спросил Владик.

— Нет. Она стеклянное блюдо грохнула. Бабушкино. Из хрусталя. Ну вот...

— Понятно, — сказал Владик и обрадованно подумал, что Ника, несмотря на вредность, человек деловой и надежный. Потом спросил: — А скоро ее отпустят?

— Кто знает, — серьезно сказал Костик. — За само блюдо ей не очень попало, только от бабушки веником по шее. Потому что, если разбито, все равно не вернешь. Только Ника еще скандал устроила. Бабушка все осколки в мусорный бак выбросила, а бак машина увезла. Ника пришла из школы и давай кричать: «Что вы наделали! С ума сошли, что ли?!» Вот за это ее... Мы ей скоро передачу понесем. От тебя что передать?