Но всё же несколько уроков русского Мохаммед усвоил. Все его электронные письма были зашифрованы лучшей из существующих программ, индивидуально настроенной на его компьютер; поэтому его корреспонденцию не мог прочитать никто посторонний. Поэтому его связь была безопасной. Он совершенно не походил на араба. У него не было ни тени арабского акцента. И одевался он совершенно не по-арабски. Во всех гостиницах, где он останавливался, отлично знали, что он пьёт спиртное, тогда как мусульмане не пьют ни капли. Значит, ему ничто не угрожало. Ладно, пусть даже Моссад догадывается, что эту свинью Гринголда убил кто-то, с обликом, нетипичным для их врагов, но он был уверен в том, его фотографии у них нет, и, если только его не предаст тот человек, которого он нанял, чтобы морочить голову дураку-еврею, они не будут иметь ни малейшего представления о том, кто он и что собой представляет. Юрий предупреждал его, что хотя все знать невозможно, но и чрезмерная готовность поддаться паранойе может вызвать подозрения у случайного или неслучайного «хвоста», поскольку профессиональные разведчики знают такие уловки, какие обычному человеку не придут в голову, и противник при более или менее внимательном наблюдении должен обратить внимание на того, кто ими пользуется.

Все равно что точка на ободе огромного непрерывно катяшегося колеса – всегда возвращается в то же самое место и движется по одному и тому же кругу, ни на мгновение не останавливаясь, но и не сходя с раз и навсегда заданного пути. Великое колесо... а он был всего лишь винтиком, и в чём заключалась его функция – помогать колесу катиться или заставить его затормозить, – он на самом деле не знал.

– А-а!.. – Он встряхнул головой, отгоняя ненужную мысль. Он вовсе не был просто винтиком. Он был одним из двигателей. Возможно, не самым большим, но всё же важным, потому что, хотя великое колесо могло бы катиться и без него, оно не сможет делать это так быстро и уверенно, как сейчас. И, если богу будет угодно, он продолжит поддерживать его движение, пока оно не сокрушит его врагов, врагов Эмира и врагов самого Аллаха.

После этого он отправил сообщение Gadfly097 и позвонил, чтобы ему принесли кофе.

* * *

Рик Белл распорядился, чтобы его команда находилась у компьютеров круглосуточно. Странно, что Кампус не сделал этого с самого начала, но лучше поздно, чем никогда. Кампус учился по ходу дела, как и все остальные, располагавшиеся по обеим сторонам линии фронта. В настоящее время дежурил Тони Виллс, выбравший себе смену с учётом шестичасовой разницы во времени между Центральной Европой и Восточным берегом Америки. Виртуозно владея всеми тонкостями работы с компьютером, он получил сообщение от 56 к 097 через пять минут после его отправки и немедленно переправил его Джеку.

На осмысление полученного сообщения Райану-младшему потребовалось не больше секунд, чем Виллсу на отправку. Они знали свой объект, а теперь знали, куда он намеревается пойти, и все складывалось наилучшим образом. Джек поднял трубку телефона.

– Вы уже проснулись? – услышал Брайан.

– Лично я теперь проснулся! – рявкнул он в ответ. – В чём дело?

– Приходи ко мне пить кофе. И захвати Дома с собой.

– Слушаюсь, сэр! Будет исполнено, сэр. – И трубка легла на рычаг.

* * *

– Утро не может быть добрым, – проворчал Доминик в ответ на приветствие. Его глаза можно было сравнить разве что с жёлтыми пятнами, оставленными струйкой мочи в осевшем и покрытом пылью снегу.

– Если хочешь утром взлететь с орлами, приятель, то не валяйся ночью со свиньями. Возьми себя в руки. Я заказал кофе.

– Спасибо. Итак, что у нас происходит?

Вместо ответа Джек указал на экран своего компьютера. Братья подошли и, склонившись, прочли короткий текст.

– Что это за парень? – спросил Доминик, думая про себя: «Gadfty097 – что это может значить?»

– Он тоже приехал вчера из Вены.

«Не мог ли он находиться где-нибудь на той стороне улицы? – задумался Брайан. А следующей мыслью было: – Не разглядел ли он моё лицо?»

– Что ж, полагаю, что нужно браться за дела, – сказал он, взглянув на Дома, который вместо ответа поднял вверх оба больших пальца.

Через несколько минут принесли кофе. Джек разлил его по чашкам. Кофе оказался с гущей, приготовленным, что называется, по-турецки, но при этом хуже даже того, какой варят в Турции. Однако лучше, чем ничего. О своей акции они не говорили. Их подготовки, какой бы сокращённой она ни была, хватало на то, чтобы не обсуждать дела в помещении, не проверенном на предмет «жучков» – для этого у них не было соответствующего оборудования, да они и не знали, как это делается.

Джек залпом выпил свой кофе и направился в душ. Там с потолка свисала красная цепочка, за которую, по всей вероятности, следовало потянуть в случае сердечного приступа, но он чувствовал себя вполне прилично и не стал проверять, действует эта сигнализация или нет. Он, правда, не был уверен в Доминике, не успевшем отойти после вчерашнего автопробега и казавшемся размазанным, словно лужица кошачьей блевотины на ковре, на которую к тому же наступили башмаком. С ним самим душ сотворил чудо, и он вернулся в гостиную чисто выбритым, розовым, благоухающим лосьонами и готовым к любым подвигам.

– Еда в здешнем ресторане вполне приличная, а вот насчёт кофе я не уверен, – объявил он.

– Не уверен – это ещё мягко сказано. Господи, я готов держать пари, что на Кубе кофе и то лучше, – откликнулся Брайан. – Что там Куба, даже кофе из сухого пайка, и то лучше.

– Никто не идеален, Альдо, – заметил Доминик. Но ему поданный кофе тоже не понравился.

– Так что, через полчаса внизу? – спросил Джек. Ему для полной готовности хватило бы трех минут.

– Если меня там не будет, вызывай «Скорую», – простонал Энцо, направляясь к двери. Он очень надеялся, что боги душа окажутся милосердными к нему сегодня утром. «Где же справедливость? – рассуждал он про себя. – Понимаю, что похмелье может быть с перепоя, но чтобы от вождения машины?!»

Но тридцать минут спустя все трое встретились в вестибюле, аккуратно одетые и в тёмных очках, предназначенных для защиты глаз от яркого итальянского солнца, сиявшего снаружи. Доминик спросил у швейцара, куда им идти, а тот указал на улицу Виа Систина, проходящую мимо церкви Троицы – Тринита деи Монти. Лестница, высотой футов в восемьдесят, начиналась на противоположной стороне улицы. Рядом находился эскалатор, обслуживающий станцию метро, но никто из троих молодых людей не видел никаких затруднений в том, чтобы спуститься пешком. Зато всех троих изумляло, что в Риме церкви попадались чуть ли не чаще, чем в Нью-Йорке – кондитерские. Прогулка по лестнице оказалась приятной. Она могла бы показаться поистине романтической, если бы молодые люди вели под ручку подходящих девушек. Лестница была спроектирована архитектором Франческо Де Санктисом таким образом, чтобы следовать рельефу склона холма, и служила местом ежегодной феерии моды Донна соте ле Стелле. Внизу красовался фонтан с лежавшей в бассейне мраморной лодкой, символизирующей Всемирный потоп, во время которого от такого тяжёлого судна было бы мало толку. Piazza[101], образованная пересечением всего лишь двух улиц, получила своё название от находившегося здесь посольства Испании при папском дворе. Собственно площадь оказалась очень небольшой – меньше, чем даже лондонская Таймс-сквер, – но на ней кипела бурная жизнь, ехало множество автомашин, спешило множество пешеходов, благодаря чему переход через эту площадь превращался в достаточно рискованное мероприятие.