Владов поначалу и сам утратил дар речи, завидев происходящее, но он видел в своей жизни слишком многое, чтобы эта картина могла надолго изумить его. Наконец, довольно быстро, потрясение прошло.

Он крайне редко позволял себе употреблять в речи матерные выражения, но сейчас других у него просто не было.

– Третьяков, бл. дь, прекрати это, немедленно! – зло крикнул он. – Чего угодно, но такого я не ожидал. Ты что, мудак, совсем уже озверел?!

Вот теперь подполковник заволновался и на его лице проскочил испуг. Он быстро открыл дверь в комнату, и звуки, доносящиеся оттуда, не стали громче, но прибавили в натуральности.

– А ну свалили нахер быстро! Козлы! Нашли время!

Прозвучало это действительно угрожающе. Четвёрка в замешательстве уставилась на начальника. Они не делали ничего необычного. Ничего такого, что не делали бы всегда или чего-то такого, в чём он сам не принимал бы участия. И чего он разорался? Те двое, что уже закончили своё дело, заправили штаны, сняли со спинки стула тельняшки и форменные куртки и направились к выходу. Двое оставшихся смотрели на распластанную на столе и подающую очень слабые признаки жизни Таню с сожалением, но жалели явно не её.

Аня стояла, прислонившись лбом к стеклу, не в силах поверить в то, что видела. Таня всё ещё была жива. Физически. Как сексуальная рабыня. Но что осталось от её личности? От той Тани, которую она знала… Она была красивой, а таких тут не пропускали. Правда, теперь от былой красоты осталось не так уж много, а совсем скоро и от этих остатков не станет ничего… И что тогда? Наверное, тогда они просто убьют её за ненадобностью и будут терпеливо ждать, пока для их извращённых игрищ подвернётся кто-то ещё.

Аня ещё не знала, что Ткаченко давно уже мёртв. Его пытали. Поначалу просто избивали, потом били током, потом прижигали и резали, а в конце использовали самое ужасное оружие – насиловали Таню у него на глазах, заставляя его смотреть на это и требуя ответов, которых у него просто не было.

После этого он свихнулся, стал нести какой-то нечленораздельный бред. Те, кто видел его глаза, готовы были поспорить, что он сошёл с ума. И в итоге все они потеряли бдительность. При первой же возможности Ткаченко набросился на одного из своих мучителей и прежде, чем его застрелили, успел оставшимися после пыток зубами перегрызть ему сонную артерию.

Что же до Тани – она стала секс-игрушкой. Затравленной, абсолютно сломленной симпатичной оболочкой для утех любого из сотрудников СБ, у кого было настроение или желание с ней поиграть. Она не была ни первой, ни последней, кому выпала эта тяжкая роль. В СБ было пару умельцев, которым нравилось ломать таких гордых и в прошлом независимых женщин. Они получали от этого особенное удовольствие. И Таня была далеко не первой их жертвой.

Аня с ужасом подумала о том, что бы делала, если бы ей самой выпала подобная участь. «Лучше смерть», – решила она.

«Мы знаем таких, как ты и умеем с вами обращаться», – снисходительно ответили бы ей сотрудники СБ, посмеиваясь над её наивностью.

Главное во всём этом было то, что про судьбу Ткаченко и Тани узнали многие офицеры в Ольховке и даже за её пределами. Это было необходимо, чтобы на их примере дать всем понять: не нарушайте предписаний, иначе последствия будут очень страшными. Но когда всё это выплыло на свет, Ани давно уже не было в Ольховке, так что для неё судьба друзей раскрылась только сейчас.

– Третьяков, я прямо не знаю, что тебе сказать и что с тобой сделать, мудак ты конченый, – в холодной ярости продолжал Владов. – Посмотри, что ты с ней сделал.

Подполковник с виноватым видом переводил взгляд с Ани на Таню и обратно, изо всех сил пытаясь понять, о ком из них говорил его шеф.

Со стороны казалось, что Аня раздавлена, но это было не совсем так. Да, она была потрясена, сильно потрясена, но не в таком состоянии, как тогда, когда Таню с Сашей забирали сотрудники СБ. Тот случай немного закалил её. К тому же сейчас она знала, что должна выстоять. Что бы там ни задумал её отец, если она хочет быть рядом с ним, хочет принимать участие в его делах – она должна выдержать этот удар, выдержать его проверку. А в том, что это проверка Аня теперь не сомневалась.

Но сомневался сам Владов. Он опасался, что его ставка оказалась слишком высока для дочери. То, что он хотел сделать, было жестоко, но оправдано с логической и многих других точек зрения. Однако то, что вышло в итоге, не было оправдано никак. И виноват в этом Третьяков, тупой кретин. Придётся придумать, как его наказать. В принципе, на сегодняшний день у него в арсенале имелся один универсальный способ – передовая всегда нуждалась в героях, но Владов за всё время своей работы в Ольховке убедился, что Третьяков достаточно ценен, чтобы не спешить с такими радикальными решениями.

Когда Аня подала голос, Владов вздрогнул. Редкий случай, когда что-то смогло его настолько удивить. Её голос был мягкий, но очень вязкий, словно расплавленный металл. Были в нём какие-то отголоски былой твёрдости, но мучительно мало – Аня держалась изо всех сил.

– Зачем мы пришли сюда, отец? – тихо спросила она.

Она очень хотела бы не выдавать своих настоящих эмоций, но это было выше её сил.

Владов, размышляя, выдержал паузу. Долгую. Наконец, решил.

– А ты как думаешь? – не глядя на дочь, ответил вопросом на вопрос он.

Аня не смотрела на отца, потому что не сводила глаз с неподвижно лежавшей Тани. Она хотела запомнить этот момент, запомнить, что сделали с её лучшей подругой, которая стала жертвой её амбиций. Никогда она не позволит себе забыть это. Никогда.

Владов терпеливо ждал ответа. Третьяков с выражением лёгкой досады на лице стоял у дверей и делал вид, что его здесь нет.

– Я думаю… это урок. Ты хочешь, чтобы я увидела, что бывает с теми, кто идёт против организации. Что ж, я усвоила его и поняла твой намёк…

– Нет, – Владов покачал головой.

По вине Третьякова вышло слишком жёстко, они перестарались. Теперь, вероятно, стоит немного смягчить всё и разъяснить ей, что к чему, потому что если сделать всё так, как Владов планировал изначально, ничего не объясняя… для неё это может оказаться уже слишком.

– Ничего ты не поняла. Это не урок, дочка – это проверка. Экзамен.

Аня вздрогнула, вдруг осознав, что это ещё не конец. Она-то, глупая, решила, что это уже всё, что ничего более ужасного произойти уже не может.

– И в чём же он состоит? – взяв себя в руки, спросила она.

– Ты поймёшь, когда войдёшь туда.

Она не выдержала и повернулась к нему, широко раскрыв глаза, блестевшие из-за с трудом сдерживаемых слёз.

– Туда? К ней? Но зачем?

– Она изменница. А для изменников у нас только один приговор. Ты знаешь какой.

Внутренности в животе у Ани, казалось, завяжутся в узел, когда она осознала, чего он от неё хочет. Так вот зачем они здесь. Вот, что он задумал.