Повозки с вещами уже готовы к дороге. В четверти мили отсюда, на другом конце Миддлтауна, висело облако пыли, пронизанное золотистыми лучами рассветного солнца, – там находился лагерь погонщиков. Уильям надеялся, что они скоро направятся прямо в Сэнди-Хук, а вместе с ними – Джейн, Фанни, Зеб и Коленсо. Вспомнились нежные бедра Джейн, и Уильям на миг перестал свистеть, потом тряхнул головой и отбросил воспоминания. Работа прежде всего!

Никто точно не знал, где располагается новый Британский легион, хотя тот должен находиться где-то рядом с дивизией Клинтона, как один из его личных полков, собранных всего лишь месяц назад в Нью-Йорке. Уильям был готов побиться об заклад, что сэр Генри его не увидит.

– Проще поймать одну определенную вошь в парике француза, – пробормотал Уильям и потрепал шею Гота.

Конь бодр, игрив и в нетерпении, когда они выедут на дорогу и можно будет сорваться в галоп. Дивизия Клинтона прикрывала арьергард в Миддлтауне – достаточно далеко, чтобы поумерить пыл Гота. Хотя для начала им придется проехать через толпу беженцев, которые спросонья поспешно готовились к дороге. Уильям придерживал Гота, боясь затоптать какого-нибудь ребенка, – десятки этих мелких проныр копошились на земле, словно саранча.

Подняв взгляд от земли, Уильям увидел в очереди за хлебом знакомую женскую фигурку, и его сердце взволнованно забилось. Анна Эндикотт, одетая в дорожное платье, была без чепчика, и ее темные длинные волосы рассыпались по спине. Выглядело это настолько… интимно, что Уильяма бросило в дрожь. Он едва удержался, чтобы не окликнуть ее. Нет. Потом. После сражения у них будет предостаточно времени.

Фергус принес мне пирожок с мясом и кружку кофе – настоящего кофе, как ни странно.

– Милорд скоро пошлет за тобой, – предупредил Фергус.

– Правда? – Еда была теплой и свежей, но я едва попробовала ее, хотя знала, что это может оказаться последним приемом пищи на бог весть какой срок. – У меня хватит времени поменять повязку на глазу лорда Джона?

Я почти ощущала витающую в воздухе спешку, и моя кожа зудела от нетерпения, словно по ней ползали муравьи.

– Сейчас узнаю, миледи. Жермен? – Фергус кивнул на выход, приглашая Жермена пойти с ним.

Но Жермен решил остаться, то ли из привязанности к лорду Джону, то ли боясь встречи с Джейми – ведь тот пообещал крайне незавидное будущее его заднице.

– Все хорошо, иди с отцом, – сказал Жермену Джон. Он был еще бледен и сильно потел, но его челюсти и руки расслабились: боль уже не так сильно терзала его.

– Да, с ним все будет хорошо, – сказала я Жермену, однако кивнула Фергусу, и тот молча вышел. – Принеси мне, пожалуйста, свежую корпию. А потом, пока его светлость отдыхает, можешь помочь мне. – Я повернулась к лорду Джону. – А что до тебя, то лежи тихо, закрой глаза и очень постарайся не попасть в беду, если такое вообще возможно.

Джон скосил в мою сторону здоровый глаз, слегка вздрогнув от боли в больном, и раздраженно спросил:

– Мадам, так вы меня обвиняете в возникшей путанице, которая повлекла за собой это ранение? Потому что я прекрасно помню, что ваша вина в этом тоже есть.

– Я не имею никакого отношения к тому, что ты очутился здесь, – твердо сказала я, ощущая жар прилившей к щекам крови. – Жермен, ты нашел корпию?

– Бабушка, а мед не привлечет мух? – Жермен передал мне корпию и встал у кровати, хмуро глядя на лежащего там мужчину. – Знаешь ведь, как говорят: «Мух привлекает мед, а не уксус». Но ты ведь не можешь налить в его глаз уксус, да?

Хм-м… Он прав. Недалеко от нас стоянка погонщиков, их мулы фыркают и кричат, и стоило мне снять повязку с глаза Джона, как вокруг тут же начали виться мухи.

– Ты прав. Но я воспользуюсь не уксусом, а мятой. Принеси банку с изображением лилии и вотри мазь в лицо и руки его светлости – только постарайся не попасть ему в глаза. Потом возьми маленькую баночку…

– Я и сам могу натереться, – прервал меня Джон и протянул руку. – Жермен, дай мне мазь.

– Лежи спокойно, – резко велела я. – Потом поговорим о том, что ты можешь сделать сам.

Чтобы мед подтаял, я поставила его у фонаря и сейчас набрала золотистую вязкую жижу во впрыскиватель и ввела в глазницу больного глаза. Потом обмакнула кусочек корпии в мед и привязала к глазу.

– Жермен, набери воды во флягу.

Флага была наполовину полна, однако Жермен послушно взял ее и ушел.

– Оставить с тобой Жермена? – спросила я, укладывая последние лекарства в аптечку. – А может быть, и Фергуса тоже?

– Нет, зачем? – озадаченно спросил Джон.

– Ну… для защиты. Если вдруг вернется мсье Бошан, например. – Я ничуть не доверяла Перси. Не знаю, стоит ли оставлять Фергуса здесь, но Джон может стать для него защитой от Бошана.

– Вот как. – Джон на миг закрыл здоровый глаз, потом снова посмотрел на меня и с сожалением произнес: – Что ж, в этой запутанной ситуации виноват только я. Мне приятно общаться с Жерменом, но охранник мне не нужен. Вряд ли Перси собирается напасть на меня или похитить.

– Он тебе… небезразличен?

– Если и так, тебе не все равно?

Я покраснела и несколько раз глубоко вздохнула, прежде чем ответить.

– Нет, не все равно. Какова моя роль в этом… этом…

– Folie à trois? – предложил он. Я рассмеялась. Я рассказывала ему, что такое folie à deux – «парный психоз», и приводила в пример миссис Фигг и прачку с их общей привязанностью к накрахмаленным панталонам.

– Да, пожалуй. И мне не все равно – я забочусь о Джейми, раз уж тебе моя забота не нужна.

Однако о Джоне я тоже заботилась. Потрясение от последних событий не дало мне их хорошенько обдумать. Мне – но не Джейми. Однако теперь, когда я пришла в себя и дела меня не отвлекают, мой ум работал с неуютной быстротой.

– Помнишь капитана Андре? – спросила я. – Джона Андре? Он был в Мисчианце.

– В последние дни я кое-что утратил, но моя память и ум все еще при мне, – грубовато ответил Грей. – Конечно, я его знаю. Очень общительный и талантливый юноша, в Филадельфии его всюду приглашали. Он в штабе генерала Клинтона.

– А ты знаешь, что он шпион?

Сердцебиение отзывалось эхом в ушах, а корсет внезапно стал слишком тесен. Уж не делаю ли я что-то необратимо ужасное?

Грей озадаченно моргнул.

– Нет. С чего ты взяла? И зачем сказала об этом?

– Потому что его поймают на шпионаже через год-другой. В тылу американской армии, в гражданской одежде, с компрометирующими документами. Американцы его повесят.