class="p1">– Это синьор Раффаэлло Лукарелли, друг Винченцо, – объясняет Франка с улыбкой. – Он сделал… как он сказал? Ах да, «чудесный фильм из жизни», то есть синематографическую хронику свадьбы. Говорит, что хочет показать его в своем кинотеатре «Эдисон».

– Значит, весь Палермо сможет побывать на свадьбе? Это же потрясающе! – восклицает она на французском.

– Сначала Палермо, а потом, может, и вся Италия… Ты же знаешь, Винченцо такой. Не может устоять ни перед чем новым и хочет продемонстрировать всему миру, что он всегда на шаг впереди всех остальных. И неважно, что подумают о нем эти остальные.

Мария Кончетта подвигается ближе к Франке, стискивает ее руку в длинной обтягивающей перчатке серо-серебристого цвета.

– Как Иньяцио… – шепчет она.

Тактичный намек, сделанный без злого умысла. Франка кивает, стараясь скрыть обиду, которая отразилась у нее в глазах при мысли о Вере Арривабене. Несколько дней назад она пришла к Иньяцио в кабинет поговорить с ним. Его не было, и она случайно наткнулась на ее письма в серебряной папке на столе. Одно из них лежало открытое, рядом с ответом Иньяцио, уже запечатанным в конверт и готовым к отправке. Она прочитала его. Это были слова влюбленной женщины, полные понимания, участия, радости. Всего того, что они с Иньяцио потеряли.

Почувствовав себя воровкой, она положила письмо на место и тихонечко вышла.

Неужели, в самом деле, Иньяцио отвечает тем же на любовь этой женщины? – подумала она, закрывая дверь.

– Он так устроен. Но потом все равно всегда возвращается ко мне, – отвечает она Марии Кончетте, силясь улыбнуться.

Сколько раз она говорила себе – и ей говорили – эту фразу за шестнадцать лет брака? Он всегда должен возвращаться к тебе, сказала ей Джованна много лет назад. Если хочешь удержать его, он должен знать, что ты его всегда простишь. Закрой глаза, заткни уши и молчи, когда он вернется. Именно так она себя и вела. Страдала, ждала и молча прощала. А потом научилась не страдать, не ждать и прощать без труда. Принимать его и себя такими, какие они есть.

Теперь же ей хочется знать, как он ведет себя с Верой. И не ждет ли и ее в будущем одиночество. Одиночество, когда даже тонкая нить боли, связывающая ее с Иньяцио, будет порвана. Одиночество, в котором можно выжить, только если согласиться жить в компании приз-раков.

– Что вы будете делать, после того как молодожены уедут в свадебное путешествие? – спрашивает Мария Кончетта. – Маруцца обмолвилась, что вы собираетесь уехать на несколько дней?

Франка кивает, копается в сумочке, достает мундштук и жестом просит подругу выйти с ней в сад.

– Да. Иньяцио хочет поехать на Лазурный Берег. Ему нужно немного покоя. – Она закуривает сигарету. – Мы все пережили такие ужасные дни, и боюсь, будут еще другие. С нами поедут и Иджеа с Джулией, и свекровь.

Мария Кончетта убирает волосы со лба, оглядывается. Из буфета, где толпятся гости, раздается взрыв смеха и аплодисменты. Винченцо, видимо, сказал что-то смешное.

– Моя мать волнуется, – говорит Мария. – И не только из-за беспорядков в городе… Да ты сама прекрасно знаешь про слухи о положении дома Флорио, и ей не хотелось бы, чтобы сплетни коснулись и Аннины. Она девушка здравомыслящая, выросла в спокойной обстановке, и мать не хочет, чтобы у нее возникли сложности.

– Она права, – сухо ответила Франка. – К тому же достаточно того, чтобы кто-то обронил одно слово здесь, другое там – и вот уже небольшая проблема превращается в стихийное бедствие.

Мария Кончетта встает против нее, смотрит ей в глаза. Они давние подруги и могут быть откровенными друг с другом.

– Знаешь, что ответила на эти слухи моя сестра? – спрашивает она мягко.

– Что?

– Сказала, что, даже если Флорио снова вернутся в дом на виа Матерассаи как бедные продавцы пряностей, ей не важно, она любит Винченцо и хочет быть с ним, несмотря ни на что.

Франка растрогана. Она уже почти забыла, что существует такое сильное, такое чистое чувство. И с той же мыслью Мария Кончетта в душевном порыве берет ее руки в свои и произносит дрожащим голосом:

– Присмотри за ней, Франка, прошу тебя. Она такая молодая и так торопится броситься с головой в омут жизни… Она не знает и не может знать, как тяжело быть женой и матерью. Ей нужна подруга, которая будет рядом и возьмет ее под свою защиту.

Франка обнимает Марию Кончетту, испытывая волнение, сдавливающее горло.

– Она будет мне как сестра. Обещаю тебе, я буду заботиться о ней. Она теперь одна из Флорио. А для нас, Флорио, нет ничего важнее семьи.

* * *

– Дон Иньяцио, а эти куда поставить?

Иньяцио поворачивается, смотрит на грузчиков, которые разгружают ящики и мебель, привезенные из конторы Итальянской судоходной компании. Палаццо на пьяцца Марина теперь не в его собственности. Он не сможет больше любоваться ни оживленной виа Кассаро, ни каменной плиткой площади, ни сверкающими вагонами трамваев. И, быть может, больше никогда не услышит скрипов и не увидит, как расходятся трещины в стенах.

Немного времени потребовалось Луиджи Луццатти, новому премьер-министру, но старой лисе в политических и финансовых вопросах, чтобы уладить дела. В июне 1910 года он поручил только что созданному предприятию в Риме, Национальному обществу морских услуг, исполнение правительственных заказов. И это общество выкупило большинство кораблей Флорио. Еще какое-то время Иньяцио оставался на посту заместителя председателя совета директоров «Генерального пароходства» и вместе с Винченцо присутствовал на судьбоносном собрании 25 апреля 1911 года в Риме, когда было решено, что головное отделение компании разместится в Генуе.

Но это ничего не меняло: Флорио больше не имели отношения к Итальянской судоходной компании «Генеральное пароходство».

Вместе с Винченцо Иньяцио открыл Общество защиты морского права. Небольшое дело, но для него это шанс оставаться в той области, в которой – приходилось это признать – он теперь мало что значил или даже совсем ничего. Иньяцио арендовал кабинет на виа Рома. Более светлый и современный, с чудесным видом на новые здания, которые частично потеснили исторический центр города, все еще одержимого манией переустройства.

Иньяцио кивком просит рабочих подняться за ним по лестнице, указывает на две просторные смежные комнаты.

– Сюда низкую мебель, картины и рабочий стол моего отца. В ту комнату – книжные и сейфовые шкафы.

– Все-таки ты его забрал…

От голоса Винченцо Иньяцио вздрогивает. В соломенной шляпе и льняном костюме, брат подходит к нему и указывает кончиком трости на тяжелый стол из красного дерева, который несут грузчики.

– Не мог же я его там оставить, – бурчит Иньяцио.

– Я не питаю