– Если вы, ваше величество, так уверены в происходящих событиях, очень тревожных и непредсказуемых, то нужно ли нам составлять какие-нибудь планы мобилизации? И вообще, нужно ли нам в таких размерах и с такими громадными пожертвованиями готовиться к войне?

И тут Александр Второй, внимательно вглядываясь в лица цесаревича, великого князя Владимира Александровича и Милютина, тихо и прямо-таки таинственно сказал:

– Так я тебе открою то, что никому не известно, кроме меня, князя Горчакова и наследника. Только я прошу вас всех троих отнюдь не открывать никому того, что я скажу…

«Затем государь рассказал такие обстоятельства, которые совершенно изменяют общие соображения и взгляды на европейскую политику, – записал в дневнике Д. Милютин. – Дав обещание хранить тайну, не считаю себя вправе сказать что-нибудь лишнее даже и в своем дневнике, хотя и веду его не для публики. Сожалею, чрез это умолчание лишаю себя возможности сохранить для истории некоторые любопытные данные. Конечно, сущность дела рано или поздно сделается известной, но жаль будет, если утратятся некоторые подробности, характеризующие личные отношения», а первоначально Милютин записал: «Характеризующие личные отношения и анекдотические подробности». Что за «анекдотические подробности», мы так и не знаем. Но смысл высказываний императора в том, что он вовсе не предвидел в ближайшее время войны и не готовился к ней, хотя Д.А. Милютин предвидел эту войну и пытался что-то делать для подготовки к ней. Суета внешнего бытования не помешала запомнить военному министру этот утренний знаменательный разговор с императором.

А накануне Милютин долго разговаривал с графом Шуваловым, вернувшимся из Лондона и заехавшим по дороге в Петербург в Берлин. «Германский канцлер прикинулся простодушным добряком и развивал ту мысль, что настоящая эпоха есть самая выгодная для России, чтобы распорядиться Турцией совершенно по своему усмотрению; Бисмарк говорил, как поступил бы на месте русского императора, и ручался за то, что ни Австрия, ни Германия не помешают нам», – записал Милютин итоги этого разговора «со свойственной ему болтливостью» с графом Шуваловым, а сам вновь вспомнил знаменательный разговор с императором и подумал: уж не отсюда ли «анекдотические подробности» черпал император, выслушав графа Шувалова об этом разговоре с Бисмарком… Вполне возможно…

Всего лишь год тому назад канцлер Бисмарк был весьма дружественно настроен к России, к Александру Второму, князю Горчакову, во всем их поддерживал и одобрял все их предложения. Но в 1875 году Бисмарк еще раз решил напасть на Францию, увидев, как быстро она восстанавливает свою военную мощь после поражения в 1870–1871 годах. Но Александр Второй остановил его порывы. Морис Палеолог в своих воспоминаниях рассказывает о том, что Бисмарк сам уведомил князя Горчакова о своих намерениях напасть на Францию, но Горчаков в свою очередь сообщил, что русский император против этой войны и не допустит ее. Александр Второй, предчувствуя серьезность намерений Бисмарка, приехал в Берлин к императору Вильгельму Первому, который тут же посоветовал своему канцлеру встретиться с русским императором. Французский посланник Палеолог передает итоги этой встречи со слов Александра Второго: «Бисмарк повторил мне неуместное объяснение, которое вчера он дал Горчакову. Я позволил ему высказаться, но предупредил его совершенно категорически, что никогда и ни под каким видом я не позволю напасть на Францию: «Без моего нейтралитета, – сказал я, – Германия будет бессильна. Поймите, я не останусь нейтральным!» Бисмарк попробовал доказать мне, что Франция становится опасной для Германии, так как она слишком быстро восстанавливается, и немыслимо ждать, пока она восстановит полностью свой военный потенциал и снова встанет на ноги. Он даже зашел так далеко, что сказал: «Сегодня нам ничего не стоит войти в Париж. Однако скоро мы уже не сможем этого сделать…» На этом я остановил его и повторил ему так решительно, как мог, что я никогда не позволю ему напасть на Францию. Тут он начал клятвенно уверять меня, что он лично не имеет агрессивных намерений…» Но после этого разговора Бисмарк из друга сразу превратился во врага России. И Дмитрий Милютин знал об этом, а потому то, что говорил ему граф Шувалов, он воспринял иронически.

В Европе часто вспоминали о «Завещании Петра Великого» (подчинить всю Западную Европу русскому влиянию), особенно английская королева Виктория, явная русофобка, которая и подбирала в правительство таких же, как и она, русофобов. Александр Второй, как и все русское правительство, все дипломатические сотрудники, уверяли западный мир, что это абсурдная французская подделка, но Виктория не верила. Во главе Министерства иностранных дел был русофоб лорд Гранвиль, а премьер-министром – Дизраэли, лорд Биконсфильд, верные королеве Виктории.

В это время Александр Второй решил проведать в Лондоне свою юную дочь великую княжну Марию Александровну, недавно выданную замуж за младшего сына английской королевы, герцога Эдинбургского Альфреда.

Князь Горчаков сначала вел активную политику, но, когда европейские правительства предъявили серьезные требования к Турции, а Турция оказалась слабой что-либо предпринять, князь занял политику невмешательства, примирения Порты с восставшими не получилось, а Россия ничего не предпримет, чтобы подтолкнуть Сербию и Черногорию к действию, но и не станет их сдерживать.

– Тогда восстание, без всякого сомнения, – сказал князь Горчаков Дмитрию Милютину, – примет несравненно обширнейшие размеры, и пламя его распространится на Болгарию, Эпир, Фессалию, Албанию, такое пламя, потушить которое не будет в состоянии Порта с ее истощенными средствами, и долг человеколюбия, поддержанный общественным мнением, вынудит великие державы Европы выступить посредниками, чтобы остановить пролитие крови.

29 апреля 1876 года Александр Второй и князь Горчаков прибыли в Берлин. Бисмарк пригласил в Берлин и графа Андраши. Состоялись встречи для переговоров по восточным делам. Князь Горчаков, Бисмарк и граф Андраши договорились восстановить мир в славянских государствах, оставляя их под непосредственной властью султана, но князь Горчаков и не догадывался, что Бисмарк и Андраши договорились, что Герцеговина и Босния отойдут к монархии Габсбургов. Князь Горчаков и не догадывался, что Бисмарк хорошо помнил, что Александр Второй запретил Бисмарку «войти в Париж», а с Андраши они крепко подружились.

В ходе этих встреч явился «берлинский меморандум» о положении дел трех императорских дворов на Балканском Востоке.

А положение в Турции с каждым днем становилось все трагичнее. В Константинополе и других городах мусульманское население становилось все возбужденнее, разъяренная толпа турок в Солуне уничтожила германского и французского консулов, срочно заговорили о том, что необходимо в Турцию послать военные корабли для спасения христианского населения, своих подданных и дипломатов. В Европе снова совещались Бисмарк, Горчаков и Андраши, потом пригласили дипломатов Франции и Италии. Английский министр иностранных дел отказался принять участие в этом меморандуме: восставшие (инсургенты) не пойдут на сделку с Портой, Сербия и Черногория примут участие в восстании, отправить военные суда в турецкие воды можно лишь для защиты своих граждан, а не для вмешательства в турецкие дела.