на колени и, рыдая, стал выкрикивать, чтобы его простили и что он никогда в жизни не нарушит дисциплину. Гутник приказал оружие опустить.

Затем собрал всех около Иванова и спрашивает:

– Ну, что будем с ним делать? Может, поверим в последний раз?

Приняли решение не расстреливать, но яму не зарывать, может, она еще потребуется. Все построились и в том же порядке двинулись к себе в батарею. В казарме никто не спал, все ждали возвращения командира батареи. Уже светало, когда Гутник вернулся вместе со всеми. Построив батарею, он объявил, что Иванов поклялся больше не нарушать приказы и что суд решил ему поверить, о чем и докладывается батарее. Затем он объявил отбой и разрешил отдыхать до 12 часов. Все молча разошлись. Гутник позвонил дежурному по полку:

– Батарея вернулась с ночных занятий, и я разрешил личному составу отдыхать до 12 часов дня.

– Хорошо, но у меня никаких ночных занятий по расписанию не числится.

– Это я по своему плану – дополнительно.

Казалось, поставлена точка. Но нет, в тот же день уполномоченный особого отдела, получив информацию об этом событии, повстречался с Гутником, удостоверился и уточнил детали, а вечером доложили командиру полка. Последний пригласил начальника штаба, заместителя по политчасти и меня, чтобы выслушали всю эту историю.

– Ну, что он, с ума сошел, этот Гутник? – не дождавшись окончания рассказа, возмутился командир полка. – Что будем делать? – посмотрел на меня Дегтярев.

– Воспитывать будем, – ответил я уклончиво, хотя меня этот случай тоже возмутил до глубины души.

Но тут вдруг за Гутника заступился заместитель командира полка по политчасти майор Уткин. Он сказал:

– Конечно, Гутник поступил неправильно и этот случай надо разобрать, но и солдат хорош. Я его лично знаю, дважды с ним беседовал и предупредил, что окажется под трибуналом. Он вывел Гутника из терпения.

Я поддержал замполита и сказал, что тоже несколько раз беседовал с Ивановым, однако он продолжал нарушать дисциплину.

Закончилось все тем, что Гутника как следует «пропесочили» по партийной линии, а солдата вообще не трогали, так как он стал служить исправно. Но осадок от поступка Гутника, конечно, остался тяжелый. Стоило представить всю эту разыгранную трагикомедию, как уже становилось не по себе. В работе с людьми нельзя допускать издевательства и унижение личности. А здесь эти «методы» были налицо.

Случай с пропавшим орудием и расчетом вообще выглядел глупо. Во время совершения марша от Хиршберга (где мы несли службу охраны демаркационной линии) в район Целленроды, где нам определили постоянное место дислокации, расковался коренной конь. Конечно, его надо было убрать из упряжки и, заменив на выносного, продолжать марш. А раскованного привязать сзади к телеге, и пусть ковыляет. Дома разберемся. Дороги хорошие, поэтому все могло кончиться нормально. Но Гутник оставил расчет, дал бойцам карту с маршрутом и поставил задачу: перековать коня и догнать батарею. Колонна ушла, а бойцы остались. В расчете, в том числе среди ездовых, не было толкового кузнеца, чтобы он мог перековать коня. Возились, возились – ничего не получается. Уже вечерело. Командир расчета принимает решение свернуть с дороги и расположиться на ночь у одного бауэра. А там начали через немцев «промышлять», есть ли у них кузнец-коваль.

Между тем батарея прибыла в пункт постоянной дислокации, а орудия нет. Гутник прискакал ко мне:

– Товарищ капитан, у нас отстало одно орудие.

И доложил, что произошло. Я приказал, чтобы один офицер и два ездовых на рысях отправились навстречу и чтобы ночью батарея была собрана. Среди ночи Гутник докладывает, что расчета нет, а посланная им группа вернулась ни с чем – никого не нашла. Я беру старшего адъютанта, ординарца, сажусь в машину и отправляюсь на поиски, предварительно доложив об этом командиру полка и начальнику штаба. Проехал до Хиршберга включительно. В самом городе объехал все, предполагая, что они могли вернуться назад, не зная дороги. Но поиски были безуспешны. С наступлением рассвета отправился в Целленроду, тщательно проверяя по пути все населенные пункты. Лишь к исходу дня приехал в штаб полка. Там, в свою очередь, тоже отправили несколько команд на машинах и верхом, кое-кого из них я встречал. День кончился, а ни орудия, ни расчета нет. Командир полка доложил комдиву, а тот – вверх. Скандал! Без войны пропало орудие. Но как можно потерять орудие? Это же не иголка! А эти «артисты» не торопились. Немецкий крестьянин – бауэр их хорошо кормил, а они, довольные, ждали, когда привезут кузнеца. К концу следующего дня кузнец появился со всей экипировкой, привел коня в порядок, и среди ночи расчет отправился в путь. Командир расчета заставил бауэра взять свою легкую тележку с одной лошадью и провести их до Целленроды. Рано утром расчет отыскал батарею, и сержант доложил Гутнику: – Товарищ капитан, ваше приказание выполнено: коня подковали, расчет с орудием прибыли, происшествий не произошло. Гутник подошел к сержанту, взял его за шиворот, притянул к себе и, крепко поцеловав, сказал: – Надо было тебе набить морду, но пока я ограничусь и этой мерой. Но учти… Позвонил мне и доложил, что орудие нашлось. Я – командиру полка, и так понеслось по цепочке вверх: «В 101-м гвардейском стрелковом полку орудие нашли». И хотя все окончилось мирно, но ведь какой позор! А с Гутника как с гуся вода – уже на второй день он как ни в чем не бывало даже в приподнятом настроении докладывал мне свои соображения, как он мыслит облагородить военный городок, где расположилась полковая артиллерия. Не менее странным выглядело у него и торжество 23 февраля 1946 года по случаю 27-й годовщины Советской армии и Военно-морского флота. У солдат батареи на столе и в завтрак, и в обед, и в ужин: колбасы разных видов, мясо жареное, мясо вареное, пирожки с мясом и т. д. Это вызвало у всех удивление, а у других батарей и возмущение. Стали разбираться. Гутник вначале сказал, что они во время учений на стрельбище случайно подстрелили оленя, мясо которого частично отдали немцу на изготовление колбас, а часть – пустили в котел. А когда это не подтвердилось, то сказал, что еще в пригороде Берлина им попался немецкий продсклад, где они взяли два мешка сахара и еще кое-что по мелочи, и вот сейчас обменяли у бауэра один мешок на бычка, которого закололи, и организовали праздничный стол солдатам. Уполномоченный особого отдела сообщил мне, что и эта версия не подтверждается. Я вызвал Гутника к себе и в присутствии уполномоченного пристыдил его за нечестный поступок и