Да, именно Шлиман явился Колумбом археологии бронзового века Греции и Малой Азии, причем Колумбом, открывшим— неведомо для себя самого—сразу две Америки. Вряд ли он сознавал, освобождая от наслоений стены Трои II, что тем самым приоткрывает завесу над «догомеровской» эпохой Ш тысячелетия. Переворот в умах, совершенный Шлиманом, нашел лучшее отражение в том, что еще при жизни его, когда вовсю бушевали жаркие дебаты вокруг троянских и микенских находок, нашлись археологи, отважившиеся пойти по его стопам. Уже в конце 70-х годов гробницы, подобные микенским толосам, были раскопаны в Аттике, неподалеку от Афин—в Спате и Мениди. В 1888 году греческий археолог Цунда открыл в Вафио, на юге от Спарты, купольную гробницу, подарившую новые шедевры ахейского искусства.

Кто знает, может быть, именно в тот момент, когда троянскими сокровищами, выставленными в Саут-Кенсингтон-ском музее, любовался молодой Артур Эванс. он решительно загорелся идеей раскопать знаменитый Кносский дворец. Ту мечту, которую Шлиман лелеял последние годы, удалось воплотить английскому археологу, уже далеко не такому беспомощному— не только открытия, но и заблуждения Шлимана многих многому научили. Кносский дворец, как бы оправдывая древние предания, открылся подлинным лабиринтом: бесчисленные помещения, лестницы, переходы, залы, галереи, световые колодцы, дворики, кладовые, ванные комнаты. Но «дворец Миноса» оказался и сущим археологическим лабиринтом — весь его огромный комплекс на протяжении столетий неоднократно перестраивался, разрушался пожарами и землетрясениями, воздвигался вновь. И надо сказать, что новый Тезей с честью выбрался из этого лабиринта, при этом «нитью Ариадны» во многом послужила ему та раскопочная методика, которая была разработана Дёрпфельдом и другими археологами.

Великолепный тронный зал, удивительные красочные фрески, ярко расписанные сосуды, украшенные тонкой резьбой геммы и печати из Кносса известны теперь всему миру. Сам дворец стал великолепным материалом для изучения истории, политического и социального устройства и экономики Крита. Но и у Эванса нашелся недавно свой бёттихер под говорящей фамилией Вундерлих, который предложил поистине «удивительную» теорию: Кносский дворец—это огромная усыпальница.

своего рода колумбарий. Но если Бёттихеру для обоснования его теории «Троя — крематорий» послужил пепел, то теперь все строится на более «твердой», но не менее зыбкой почве: гипс, дескать, в обилии встречающийся во дворце, — непригодный для жилого строительства материал. Можно, однако, не сомневаться, что и без решения международных научных конференций новый бёттихер разделит участь своего предшественника.

На удачах и открытиях Шлимана, на его ошибках и догадках выросла целая новая наука—микенология, наука о древнейшем прошлом эллинского народа. В начале 50-х годов нашего столетия в Микенах под так называемой гробницей Клитемнестры— той самой, которую в 1876 году расчистила Софья Шлиман! — греческий археолог Г. Милонас обнаружил и раскопал еще один, второй могильный круг царских захоронений, давший новые прекрасные украшения из золота, а главное, позволивший уточнить время погребений, раскопанных Шлиманом. В конце 30-х годов совместная греческо-американская экспедиция во главе с К. Куруниотисом и К. У. Блегеном, тем самым, кто так успешно исследовал Трою, начинает раскопки великолепного дворца в Пил осе—легендарном царстве мудрого старца Нестора. Эти изыскания, не прекращающиеся до сего дня, принесли науке среди прочих находок множество глиняных табличек, на которых значками древней письменности — линейным письмом Б—были записаны сотни хозяйственных документов—целый архив Пилосского дворца.

Настоящую революцию в микенологии совершил в 1953 году английский дешифровщик Майкл Вентрис, который, работая бок о бок с лингвистом Джоном Чадвиком, сумел прочитать таблички из Кносса и Пилоса, написанные, как оказалось, на древнейшем диалекте греческого языка. Эта дешифровка подарила науке первые подлинные письменные источники по социальному устройству и экономике ахейской Греции и Крита.

Оглядываясь сейчас на выдающееся открытие Вентриса, опять невольно вспоминаешь Шлимана. Если гот, благоговейно снимая с покойного золотую маску, ни минуты не сомневался, что перед ним не только идеал эллина, но и сам Агамемнон, то до дешифровки линейного письма Б далеко не все были так уж убеждены в том, что эта письменность передает звуки греческого языка. На ум приходит и другое сравнение: а на сколько же лет отстала бы наука, случись открытие Вентриса не четверть века назад, а гораздо позже? Разве имели бы мы сейчас возможность издавать уже пухлые библиографии книг и статей по микенологии?

Спустя не так уж много лет после раскопок Микен, Тиринфа и Кносса выяснилось, что во II тысячелетии на Крите и в материковой Греции развивались сходные, хотя и этнически неродственные культуры, представители которых то мирно торговали, то устраивали друг на друга грабительские морские набеги. А что же происходило на островах Зтеиды, разбросанных «посреди виноцветного моря», воспетого Гомером? И там уже давно была обнаружена особая культура — кикладская. родственная как критской — минойской, так и микенской — элладской. Не хватало, пожалуй, одного, может быть просто наиболее эффектного, звена, чтобы это родство засияло в новом свете.

И такое звено нашлось совсем недавно на острове Фера (Санторин), в местечке Акротири. Здесь греческий археолог С. Маринатос натолкнулся на вторые Помпеи—целый город с улицами и многоэтажными домами, погребенный в конце XVI в. до н. э., как и его младший собрат по несчастью, под мощным слоем пепла и пемзы во время ужасного извержения вулкана. Внутри жилищ, сохранившихся на высоту в два, а то и три этажа, археологи нашли мебель и домашнюю утварь, стоящую на своих местах. Вот деревянное ложе, под которым заботливый хозяин поставил сосуды с луком и чесноком, вот искусно сплетенная корзинка. А какие изумительные фрески, во многом похожие на росписи Кносса, Тиринфа и Пилоса, но в то же время удивительно самобытные, дышащие тонким реализмом. На этой стене двое юношей в перчатках занимаются боксом, здесь ласточки мирно порхают меж ветвей, там художник изобразил сцену кораблекрушения — быть может, именно так погибли жители острова, когда, заслышав первые подземные толчки, бросились к своим кораблям, успев забрать с собой лишь драгоценности. Гибель Санторина у многих сразу же вызвала ассоциации с пресловутой Атлантидой.

Не менее важные открытия были сделаны и в другой Америке Шлимана — в Малой Азии. Сейчас Троя—лишь одно из десятков поселений бронзового века, исследованных в Анатолии, но она продолжает оставаться классическим памятником археологии, по хронологии Трои равняют прочие древние городища. Раскопки этих поселений на искусственно насыпанных холмах многое дали для выяснения истории их обитателей, быта, культуры, религии, передвижения племен и т. д.

Но в последние годы были сделаны интересные открытия и в области «гомеровской» археологии. Если в распоряжении Дёрпфельда было всего лишь несколько десятков обломков микенских сосудов, попавших в Трою в результате торгового обмена с ахейцами, которые и дали ему основание считать шестой горизонт «градом Приама», то недавние раскопки в Милете — матери многочисленных ионийских колоний на Черном море — показали, что сама эта метрополия в XVI в. до н. э. была основана ахейцами, приплывшими из Греции.