прибыть в Лион не раньше конца марта, а к тому времени Наполеон уже должен был либо победить, либо пасть. К тому же отвод войск означал добровольное оставление Италии, то есть потерю залога, который мог иметь большую цену в Шатийоне, ибо обладание Минчио и По могло стать средством добиться уступки линии Рейна. Тем самым, имея мало шансов вовремя подтянуть войска Евгения и много шансов сохранить Италию, что было важно для переговоров, Наполеон принял решение, последствия которого достойны вечного сожаления, – не оставлять Ломбардию.

Ему пришлось также уделить внимание армиям, оборонявшим Пиренеи. Маршал Сюше непрестанно спрашивал разрешения оставить Барселону и некоторые крепости Каталонии, притом что такие крепости, как Сагунто, Пеньискола, Тортоса, Мекиненса и Лерида, уже не могли быть оставлены вовремя. Подтянув 7–8 тысяч человек из Барселоны и столько же из нескольких мелких крепостей, присоединив эти 15 тысяч к 15 тысячам, оставшимся у него после отправки одной из дивизий в Лион, Сюше еще мог с подобной силой оказать решительное воздействие на судьбы Франции, если бы прибыл в Лион собственнолично. Прождав и не получив ответа от военного министра до 11 февраля, он вернулся к границе, оставив 8 тысяч человек в крепости Барселоны, которую не решился покинуть без официального приказа. Наполеон попытался исправить эту ошибку, отдав маршалу приказ оставить не только Барселону, но и все посты, которые он еще занимал, тем самым создать себе армейский корпус и выдвигаться с ним на Лион, оставив в Перпиньяне и в крепостях Руссильона только самые необходимые гарнизоны.

Маршал Сульт всё еще стоял на Адуре и Олероне по причине выжидательной тактики лорда Веллингтона. Он расположил четыре дивизии под началом Рейля в Байонне, две дивизии под началом Фуа на Адуре, и четыре дивизии под своим непосредственным командованием за Олероном. Его крайний левый фланг в Наварренсе формировал генерал Арисп; центр в Пейрораде, у слияния Олерона с Адуром, формировал он сам; правый фланг в Байонне формировал Рейль. Владея навигацией на Адуре, Сульт снабжал Байонну и доставлял продовольствие и боеприпасы во все части своей армии. Так, расположившись с 40 тысячами человек старых войск за двумя реками, маршал сдерживал противника, который не решался ни выдвигаться вперед без испанцев, ни вступать вместе с ними во Францию из опасения, что они вызовут грабежами мятежи среди французских крестьян. Чтобы начать наступление, английский генерал дожидался, во-первых, окончания сезона дождей, а во-вторых, чтобы его правительство прислало ему денег для испанцев: это было единственным средством сохранить среди них дисциплину.

Наполеон надеялся извлечь еще кое-какие ресурсы из доблестной армии Сульта и послал ему повторное предписание заполнить новобранцами опустевшие ряды и по первому сигналу отправить ему еще одну дивизию в 10 тысяч человек. Не желая, однако, оголять Бордо, он решил позаимствовать войска у Сульта только в самом крайнем случае. Последние победы позволяли надеяться, что до этого не дойдет.

Два дня, проведенные в Монтро, были, как мы видим, использованы с большой пользой. Перед отъездом Наполеон счел должным ответить на письмо, доставленное ему адъютантом князя Шварценберга.

Он узнал, наконец, что произошло в Шатийоне после возобновления заседаний. Шестнадцатого февраля Коленкуру вручили частное письмо Меттерниха, в котором министр признавался, что воспользовался его конфиденциальным письмом, дабы преодолеть неуступчивость союзнических дворов, и объявлял, что военные действия будут тотчас приостановлены, если он официально примет шатийонские предложения. В заключение Меттерних настойчиво убеждал Коленкура не упускать возможности заключить мир, ибо она будет, по его словам, последней.

На следующий день полномочные представители объявили, что готовы возобновить заседания, но только после официального подтверждения французского представителя, что он принимает условия, предложенные на последнем заседании. Затем они представили серию предварительных статей, еще более оскорбительных, чем протокол от 9 февраля.

Статьи были следующими: Франция обретет свои старые границы, за исключением некоторых мелких исправлений; она никоим образом не будет участвовать в определении участи оставленных территорий и в территориальном урегулировании европейских государств;

ее только уведомляют, что Германия сделается федеративным государством, Голландия, приращенная Бельгией, сделается королевством, Италия станет независимой от Франции, а Австрия будет иметь в Италии владения, протяженность которых союзнические дворы определят позднее; континентальная Испания будет возвращена Фердинанду VII; взамен Англия вернет Мартинику и вдобавок Гваделупу, если ее захочет переуступить Швеция, но сохранит за собой Иль-де-Франс и остров Бурбон. Что до Мыса, острова Мальта и Ионических островов, о них говорилось не более, чем обо всех владениях, оставляемых Францией в Италии, Германии и Польше.

Таковы были статьи, в менее оскорбительной форме уже содержавшиеся в протоколе от 9 февраля; на сей раз они предлагались как условие приостановления военных действий, которого Франция официально не просила и тем более не обещала оплатить подобной ценой.

Коленкур выслушал их со спокойствием и сказал, что мира, очевидно, не хотят, ибо содержание, и без того досадное, облекли в еще более оскорбительную форму;

что он, впрочем, принимает сообщение об этих статьях, передаст его своему государю и объяснится по их поводу, когда настанет время. Тогда у Коленкура потребовали встречный проект. Он отвечал, что представит его позднее. Дипломаты сочли, что он всё же примет условия, хоть и находит их прискорбными, и препятствие они могут встретить только в непримиримости Наполеона. Лучше бы Коленкур выказал возмущение, как поступил бы сам Наполеон. Такое поведение могло породить угрозу не миру, при подобных условиях обеспеченному, но императорскому трону, и следовало, как и Наполеон, трону предпочесть честь. Добавим, однако, что если подобным образом мог рассуждать Наполеон, его посланцу Коленкуру это не было равным образом дозволительно и трон его повелителя должен был занимать в его заботах второе место после Франции.

Как бы то ни было, Коленкур обратился к Наполеону с самыми благоразумными советами. Он признавал, что условия неприемлемы, но надеялся найти средство их исправить. Он писал, что мы никогда не добьемся франкфуртских условий, если только не сбросим союзников в Рейн. Однако, если воспользоваться нынешними победами для полюбовного соглашения, мы сможем, удовлетворив Англию, добиться лучшего, нежели границы 1790 года, хотя ни в коем случае не того, что подразумевается под природными границами. Ведь оставив Испанию, Италию, Германию, Голландию и Бельгию, можно получить Майнц, Кобленц и Кельн, словом, отказавшись от Шельды, получить Рейн. И, разумеется, стоило труда добиваться такого мира, если не для Наполеона, то по крайней мере для Франции. Не уточняя, какими природными границами пришлось бы пожертвовать, Коленкур умолял Наполеона не выказывать категоричности и говорил ему, что он ошибается, если думает, что победы вновь вознесли его на высоту франкфуртских условий, но можно всё же к ним приблизиться, представив умеренный встречный проект.

Когда Наполеон