куда. И однажды все подавленное прорвется наружу. Вся эта масса черной гнили, бесконечная и ужасающая, и отвернуться уже не получится.

– О господи, – сказал Робин.

Виктуар вскинула голову.

– В чем дело?

Они корпели над записями в кабинете на шестом этаже, пытаясь найти, где произойдут ближайшие бедствия, и уже проверили все необходимые работы по обслуживанию в Оксфорде за ближайший год. Записи о работах в Лондоне найти было труднее – в Вавилоне списки велись из рук вон плохо, а систематизировались не по дате, что было бы логично, или по языку, что имело хоть какой-то смысл, а по почтовым кодам лондонских районов.

Робин похлопал по своей книге.

– Похоже, мы близки к переломному моменту.

– Почему?

– Через неделю нужно провести обслуживание пластин Вестминстерского моста. Контракт на использование пластин был подписан в 1825 году, когда построили Новый лондонский мост, и действие пластин истекает через пятнадцать лет. То есть сейчас.

– И что произойдет? – спросила Виктуар. – Перестанут работать турникеты?

– Нет, кажется, все гораздо серьезнее… Буквой «Ф» кодируется фундамент, верно? – Робин умолк. Он впился взглядом в страницу в поисках подтверждения своей теории. В занимающем полстраницы списке было много серебряных пластин и словесных пар на различных языках. И многим из них соответствовали цифры в колонке рядом – указание на связанные резонансные стержни. Робин перелистнул страницу и вытаращил глаза. Колонка тянулась еще на две страницы. – Похоже, мост просто рухнет в реку.

Виктуар откинулась назад и медленно выдохнула.

Последствия будут громадные. Темзу пересекал не только Вестминстерский мост, но на нем было самое интенсивное движение. И если Вестминстерский мост рухнет, то ни пароходы, ни даже мелкие лодки не смогут обогнуть преграду. Если Вестминстерский мост рухнет, встанет весь город.

А через пару недель истекут сроки действия пластин, которые очищают Темзу от сточных вод и загрязнений от газовых фабрик и химических предприятий, и тогда река превратится в зловонное забродившее болото. Мертвая рыба всплывет на поверхность кверху брюхом и завоняет. Моча и фекалии в канализационных трубах, и без того вязкие, превратятся в камень.

Египет получит свои десять казней.

Но когда Робин рассказал все это, лицо Виктуар не засветилось радостью, в отличие от его лица. Она смотрела на него как-то странно, нахмурив брови и поджав губы, и от этого Робину стало не по себе.

– Настоящий Армагеддон, – сказал он, раскинув руки. Как же ее убедить? – Хуже и не придумаешь.

– Я знаю, – сказала она. – Вот только, если разыграть эту карту, у нас больше ничего не останется.

– А нам больше ничего и не нужно. Достаточно один раз надавить на рычаг, чтобы довести их до крайности…

– А если они это проигнорируют? Ради бога, Робин…

– А какие у нас еще варианты? Сдаться?

– Дать им время осознать последствия…

– Что еще им нужно показать? – Робин не собирался кричать. Он глубоко вдохнул. – Прошу тебя, Виктуар, я считаю, надо усилить давление, иначе…

– А мне кажется, ты просто хочешь, чтобы мост упал, – с укоризной сказала она. – Думаю, для тебя это возмездие, ты хочешь увидеть, как мост рухнет.

– Почему бы и нет?

Они и раньше спорили на эту тему. Между ними маячили призраки Энтони и Гриффина – один был убежден, что враги, по крайней мере, будут действовать рационально из собственных интересов, если не из альтруизма, а другой руководствовался не столько убеждениями, сколько чистой, неконтролируемой яростью.

– Я понимаю, как тебе больно. – У Виктуар запульсировала жилка на шее. – Понимаю, тебе кажется, что невозможно жить дальше. Но твоей целью не может быть желание присоединиться к Рами.

Повисла пауза. Робину хотелось это отрицать. Но не было смысла лгать Виктуар, лгать себе самому.

– Разве тебе не хочется умереть, зная, что они сделали? – Его голос дрогнул. – После того как ты видела их лица? Не могу представить жизнь в одном мире с ними. Разве это понимание не раздирает тебя на части?

– Конечно, раздирает, – воскликнула она. – Но это не повод умереть.

– Я не пытаюсь умереть.

– А что, по-твоему, будет, когда рухнет мост? Что сделают с нами?

– И что ты предлагаешь? – спросил он. – Прекратить забастовку? Открыть дверь башни?

– Если бы я попыталась, ты бы меня остановил?

Оба посмотрели на книгу записей и надолго замолчали. Им не хотелось знать, куда может завести этот разговор. Ни один из них больше не вынес бы разбитого сердца.

– Голосование, – наконец предложил Робин, не в силах больше тянуть. – Мы не можем… не можем просто прекратить забастовку. Не нам это решать. Давай не будем решать сами, Виктуар.

Плечи Виктуар поникли. На ее лице была написана вселенская печаль. Виктуар подняла голову, и на мгновение Робин почувствовал, что она готова поспорить, но она просто кивнула.

Голосование закончилось с небольшим перевесом в пользу Робина. Виктуар и профессора были против, все студенты – за. Студенты согласились с Робином, что следует подтолкнуть парламент к самому краю, но не были в восторге от этой идеи. Во время голосования Ибрагим и Джулиана прижимали руки к груди, как будто в страхе. Даже Юсуф, который обычно с огромным удовольствием помогал Робину составлять памфлеты с угрозами для отправки в Лондон, уставился в пол.

– Что ж, так тому и быть, – сказал Робин.

Он выиграл, но не чувствовал себя победителем. Он не мог посмотреть Виктуар в глаза.

– Когда это случится? – спросил профессор Чакраварти.

– В субботу, – ответил Робин. – Идеальное время.

– Но к субботе парламент точно не капитулирует.

– Тогда мы услышим о падении моста.

– И вас это устраивает? – Профессор Чакраварти обвел взглядом комнату, словно пытался оценить ее моральную температуру. – Погибнут десятки человек. В это время дня толпа людей садится на лодки, что будет, если…

– Это зависит не от нас, – сказал Робин. – Это их выбор. Это они позволят этим людям умереть. Мы даже не притронемся к резонансным стержням, мост упадет сам…

– Вы прекрасно знаете, что это не играет роли, – возразил профессор Чакраварти. – Даже если не говорить об этике, Вестминстерский мост рухнет из-за вас. Простые люди не смогут повлиять на прихоти парламента.

– Но долг правительства – заботиться о гражданах. Ведь именно в этом заключается задача парламента. А у нас нет возможности выбрать цивилизованный путь. Или быть милосердными. Признаю, наши действия косят всех без разбора, но слишком многое стоит на кону. Вы не можете винить меня в аморальности. – Он нервно сглотнул. – Не можете.

– Но вы – непосредственная причина происходящего, – напирал профессор Чакраварти. – И можете все прекратить.

– Это и есть их дьявольские уловки, – возразил Робин. – Именно так и действует колониализм. Убеждает,